Андрей Корбут

Вебер, Маркс, Дюркгейм, даже Адам Смит были одержимы импульсом, который придали западному (в их время — только западному) обществу капитализм, промышленная и научная революции, изучение и покорение всего остального мира. То, как мы сейчас живем, — это стадия масштабного исторического процесса, обладающего внутренней динамикой, определенной направленностью и четкой формой. У них не было согласия в том, каковы эти динамика, направленность и форма. Как и у тех, кто пришел вслед за ними. Как и у нас. Но то, что модернизация (и, следовательно, современность — ее цель и результат) — это всеобщее явление, неравномерно реализованное, до недавнего времени не вызывало особых сомнений

В этих категориях была переопределена вся структура глобальных связей: необходимо попытаться «сократить разрыв», заставить весь мир идти в ногу со временем.

Народы, которые до недавнего времени были «архаичными», «племенными», «простыми», «покоренными», «традиционными» или «первобытными», внезапно стали «развивающимися»

Общественный прогресс считался стабильным, линейным и универсальным; это был путь для всех.

«Становиться современным» означало не просто сокращать разрыв или проходить стадии, подражать Западу или обретать рациональность. Это означало проникаться идеалами эпохи, а затем изо всех сил пытаться претворить их в жизнь. Прокладывать курс, а не следовать ему.

В «развивающихся странах» огромная надежда на это будущее сочетается с не меньшим страхом, что оно окажется хуже настоящего (или будет просто его бесконечным продолжением), а сильное отторжение феодального и деспотичного прошлого сосуществует с глубоким сожалением по поводу преимуществ и поводов для гордости, от которых приходится отказываться вместе с ним.

Мемуары Хасана II начинаются с двух эпиграфов: из Корана и из Макиавелли

история из «Шакунталы» Калидасы, «самой известной драмы в санскритской литературе», на которую внимание Брунера обратил (с другой целью) один израильский ученый. Мудрец сидит перед реальным слоном, который стоит прямо перед ним. Мудрец говорит: «Это не слон». Когда слон разворачивается и начинает, топоча, уходить, у мудреца зарождается сомнение в том, действительно ли здесь не было слона. Наконец, когда слон полностью исчезает из поля зрения мудреца, тот смотрит на следы, оставленные животным, и с уверенностью заявляет: «Здесь был слон»