Александр Кованов

«Память человеческая — как сито… Чтобы не забыть — запиши!!!),

— Не хрястнет! Ни Бога, ни Ильи твоего, ни святых, ни пророков нетути… Так «красные» балакают… Вон, в Москве и Питербурхе храмы рушат, иконы жгут… Где твой Бог? Спит, чё-ли? Или бесам да Антихристу власть отдал???!!!

Юшка был огромным детиной неопределённого возраста. Статный и широкоплечий, с громадными пудовыми кулачищами. По обветренному и иссушённому солнцем лицу трудно было определить, молод он или стар. Косматая голова, косматая борода… Как тут не напугаться… даже днём?

Юшка был огромным детиной неопределённого возраста. Статный и широкоплечий, с громадными пудовыми кулачищами. По обветренному и иссушённому солнцем лицу трудно было определить, молод он или стар. Косматая голова, косматая борода… Как тут не напугаться… даже днём?

Перебирая, и внимательно рассматривая крестики, Юшка рассказывал:

— Кгры-го-гий… Б-гат мой… По-о-ме-р… Маар-фа… Сес-тга… Пго-пала… Ва-ся… Ти-и-ша… Ко-ля… Ми-и-ить-ка… Это — мамкин… Фе-е-е-дя… Гла-а-ша… Па-хо-о-м… Ни-ки-и-та… Это… Боль-шо-о-о-й… В Пустыни дали… Там хо-го-шо-о-о-о было… Ког-ми-ли-и…
Не обижа-а-а-ли…

большом почёте была вдовица на селе. Муж её, Трифон, сгинул в «германскую», совершив, доселе неведомые подвиги во славу царя и Отечества. В одном из боёв он возглавил роту вместо убитого поручика.
В другом бою захватил в плен германского полковника с ценной картой.
А в третий раз умудрился забраться на германский танк, и бросить гранату в люк, ухайдакав весь экипаж бронированного чудовища.
За сии доблестные дела Трифон был награждён тремя «Георгиями» и даже побывал в недельном отпуске дома.
После этого Глафира понесла шестого младенца, которого герой так и не увидит…

Юшка? — изумился Филарет, — Илья, что ли? Ильёй тебя величают? А отца как звали? Фамилия твоя как? Сколько лет? Откуда к нам пришёл?

На каждый вопрос священнослужителя Юшка только пожимал плечами, да плакал, всхлипывая, как ребёнок, и размазывая слёзы по щекам.
Долго исповедовался пришлый святому отцу. Что-то рассказывал, взмахивал и что-то показывал руками. Филарет утвердительно покачивал головой и поглаживал кающегося по плечу.

— Годов тридцать ему от роду. Здоров и не дурень. Гугнивость речи его — по причине «заячьей губы» и «волчьей пасти», слава Господу, слаборазвитых. А то бы помер давно.
Вшей немного. Отмыть хорошенько, постричь. Лохмотья сжечь. И… пахать на нём можно…

Так Юшка стал обживаться в Крестовоздвиженском.

Любопытно им было поглазеть на дядьку-волка.