Рори Пауэр

Сочувствую, – говорю я. – Знаешь, ты могла бы рассказать мне об этом и раньше.
– Некоторые вещи принадлежат только тебе, – говорит она устало и сонно. – И живешь ты с ними одна

— Иди вниз, — говорит она. — Мне с тобой тесно.
Иногда я думаю: какой она была до разлуки с матерью? Может, более открытой? Но я не могу представить Риз открытой.

Вот оно. Вот в чем дело. Я новая лодочница.

Раствор для контактных линз, чтобы Каре не приходилось носить очки. Инсулин для Оливии, противозачаточные для Уэлч и ее гормонов.

Я встала, не переставая смеяться, и тут из моего правого глаза потекла кровь. Сперва медленно, потом все быстрее, пачкая щеку и заливаясь в рот. Она была горячая, почти раскаленная, и я заплакала, потому что ничего не видела.

— Что это такое? Вот это все? — спрашиваю я. Я хорошо знаю, как торчат у Байетт ребра. Ей нужна эта еда. Нам всем нужна эта еда.
— То, что останется между нами, — говорит Уэлч. — Вот что это такое.
— Не переживай, — говорит Карсон, и я с огромным усилием отвожу взгляд от ящиков. — Конечно, такое трудно осознать сразу.

Объяснить исчезновение одной из лодочниц не составит труда.

— У нее и без того много забот. Зачем грузить ее такими подробностями? — Уэлч улыбается. — Проще решить этот вопрос самим. Ты ведь знаешь, как она любит всё контролировать

. Но она никогда не нуждалась в нас. Это мы нуждались в ней.

Сперва она молчит, и в сиянии ее волос я вижу ее широко распахнутые глаза. И тут она судорожно вздыхает.
— Мой дом, — говорит она. На ее лице странная борьба, словно она старается не рассмеяться — или не расплакаться. — Он точно говорил про мой дом?
Разумеется, это то, что она услышала в первую очередь. В общем-то, я могу ее понять