Катрин Марсал

Наше общество, более чем когда-либо, одержимо экономикой. «Экономическое» мышление, которое, согласно Кейнсу, должно было плавно отъехать в сторону, уступив место иному, напротив, всё глубже проникает в культуру.
Джон Мейнард Кейнс полагал, что мы можем заключить пакт с экономическими идеалами: они помогут нам добиться благосостояния, после чего дадут зажить нашей жизнью. Зажить лучше, чем мы жили раньше.
Да, человек экономический добился благосостояния. И никуда не делся. Он всех победил. Экономика не ушла на задний план, чтобы мы могли посвятить себя искусству, духовным мирам и наслаждению жизнью, как думал Кейнс. Наоборот, экономика проникла повсюду, включая искусство, духовные миры и наслаждение жизнью.

Женская работа – это природный ресурс, оценивать который мы не считаем необходимым. Потому что считаем, что он неисчерпаем. Воспринимаем его как невидимую инфраструктуру.

Целое поколение женщин истолковало рьяный призыв «ты можешь стать всем, кем захочешь» как «ты должна стать всем». Иначе ты ничего не стоишь.

Мысль, что конфликты и война обладают чисто рациональными преимуществами, живёт и поныне.

Как однажды сказал американский физик Мюррей Гелл-Манн, «представьте, какой сложной была бы физика, если бы электроны могли думать». Рынок состоит из людей, а они могут думать и, кроме того, даже чувствовать. Рынок – не игра, если его специально не делать игрой.

Начав строить модели по подобию игры в кости или рулетки, экономисты неявно признали, что рынок действует так же. То, как кости подбрасываются в казино, не влияет на то, как они приземлятся. Во внешне невинном допущении, будто финансовый рынок работает как казино, скрыто гораздо более серьёзное допущение, будто у рынка отсутствует память. Каждая инвестиция или каждое пари полностью независимы от предыдущих. Так же, как рулетка может остановиться на красном или чёрном, и акция может вырасти или упасть, независимо от того, что происходило ранее. Рынок забывает и прощает. А утром всё начинается сначала. Эти принципы со временем сформировались в гипотезу эффективного рынка (англ. efficient market hypothesis, EMH). Гипотеза утверждает, что ценообразование на финансовом рынке всегда представляет наилучшую из возможных оценок стоимости чего-либо. Рынок всегда прав. Пузыри возникать не должны, а если и возникнут, рынок сам себя поправит.
Никто не должен вмешиваться.
Этот вывод сделан из ряда утверждений. Во-первых, все инвесторы и покупатели рациональны. Во-вторых, у всех одинаковый доступ к информации о сделке. К информации, которую они трактуют совершенно одинаково. В-третьих, покупатель и инвестор принимают решение самостоятельно, не влияя друг на друга.
Поскольку информация распространяется с огромной скоростью, считается, что рынок знает лучше, чем какой-либо человек в какой-либо момент времени. Он собирает всю имеющуюся информацию автоматически и без промедлений. Невидимая рука Адама Смита наводит порядок в том, что иначе представляло бы собой хаос человеческих требований и желаний.

Теологи анализируют гипотезу эффективного рынка как понятие божественного. Нетрудно понять почему.
Рынок знает больше, чем ты, он может тебя удовлетворить, и при этом он принимает решения. Ничего нового, старая фантазия, вот только раньше её никогда не применяли к гипотезе эффективного рынка.

Канеман и Тверски констатировали, что мы стремимся избегать риска, а не получать максимальную выгоду. Порой мы приходим к совершенно другим выводам, потому что нам по-другому описали проблему и мы, в отличие от человека экономического, учитываем контекст. Наши предпочтения отнюдь не стабильны и зависят от того, как мы их измеряем. Если мы обладаем товаром, он автоматически представляется нам более ценным, и нам кажется, что огорчение от потери ста крон больше, чем радость от выигрыша той же суммы.

Карл Маркс считал, что в процессе буйного капитализма знания, навыки и человеческие качества рабочего постепенно превращаются в машиноподобный механизм. Утром рабочий идёт на завод, который ему не принадлежит, чтобы изготовить товар, о котором ему ничего неизвестно, чтобы этот товар кто-то купил, а хозяин завода получил побольше денег. Рабочий производит вещи для кого-то другого, используя собственное тело. И он, прежде бывший человеком, шаг за шагом превращается в колёсико, винтик чего-то такого, что ему не принадлежит. В нечто заменяемое, менее человеческое. В того, кому нечего терять, кроме собственных цепей.

Заботящийся о ребёнке должен создать собственное «я» для самого себя. Не дать себе исчезнуть в постоянной увлечённости ребенком, не дать себе отказаться от ценности собственной личности, отдавая себя целиком. Стремление к этому и одновременное желание сохранить здоровую взаимозависимость с другими – в этом и состоит основной вызов и для человеческих судеб, и для общества. Мы сталкиваемся с ним каждый час и каждый день. Именно здесь возникают множественные психические и эмоциональные травмы, влияющие на нашу жизнь. Поэтому не так уж странно, что нас привлекают фантазии о мире, который устроен иначе, фантазии об одиночестве, о свободном парении в пустоте, где только пуповина поддерживает контакт с внешним миром.