Филипп Гуревич

Полагаю, как и Леонтий, молодой афинянин из «Государства» Платона, вы читаете это, потому что вам хочется взглянуть поближе, — и тоже испытываете отвращение к собственному любопытству. Вероятно, исследуя эту крайность вместе со мной, вы надеетесь обрести некое понимание, некий инсайт, озарение, некий проблеск самопознания: мораль, урок или намек на то, как надо вести себя в этом мире, — какую-то информацию в этом роде. Я не сбрасываю со счетов и эту возможность, но, когда речь идет о геноциде, вы уже умеете отличать правильное от неправильного. Наиболее веская причина, которую я могу привести в пользу пристального изучения руандийских историй, заключается в том, что игнорирование их делает для меня еще более дискомфортным бытие и мое место в нем. Этот ужас — как таковой — интересует меня лишь в такой мере, в какой точные воспоминания о преступлении необходимы для понимания его истоков

ИХ УБИВАЛИ ТАК ДОЛГО, ЧТО ОНИ УЖЕ БЫЛИ МЕРТВЫ.

Но окончательно дух Самюэля сокрушил ответ пастора Нтакирутиманы, и он дважды медленно повторил мне слова отца церкви: «Ваша проблема уже нашла свое решение. Вы должны умереть». Один из коллег Самюэля, Манасе Бименьимана, вспоминал ответ Нтакирутиманы несколько иначе. Он сказал, что СЛОВА ПАСТОРА БЫЛИ ТАКОВЫ: «ВЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ИСТРЕБЛЕНЫ. ВЫ БОЛЬШЕ НЕ НУЖНЫ БОГУ».

Люди здесь живут сообща, хоть и особняком, — объяснил он. — Так что есть ответственность. Я кричу — ты кричишь. Ты кричишь — я кричу. Все мы бежим бегом, а тот, кто молчит, кто остается дома, должен объясниться. Он что, заодно с преступниками? Он трус? И на кого ему рассчитывать, когда он закричит сам? Это просто. Это нормально. Это — общество.

что, если эту систему общественных обязательств переворачивают с ног на голову, так что убийство и насилие становятся нормой? Что, если невинность становится преступлением, а человека, защищающего ближнего своего, считают «пособником»? Не становится ли тогда нормой пускать слезоточивый газ, чтобы заставить плакать людей, прячущихся в темных углах, чтобы их можно было убить? Позднее, когда я был в Мугонеро и Самюэль рассказывал мне о слезоточивом газе, я вспомнил крик той женщины в долине.

Так что руандийская история опасна. Как и вся человеческая история, это летопись последовательной борьбы за власть, а ВЛАСТЬ В ОЧЕНЬ ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ СТЕПЕНИ СОСТОИТ В СПОСОБНОСТИ ЗАСТАВИТЬ ДРУГИХ ЖИТЬ ВАШЕЙ ВЕРСИЕЙ ИХ РЕАЛЬНОСТИ — ДАЖЕ ТОГДА, КАК ЭТО ЧАСТО БЫВАЕТ, КОГДА ЭТА ВЕРСИЯ ИСТОРИИ НАПИСАНА ИХ СОБСТВЕННОЙ КРОВЬЮ.

словно национальная принадлежность к тутси или хуту автоматически определяла политические взгляды человека

ВЛАСТЬ ЧУДОВИЩНО СЛОЖНА; ЕСЛИ ЛЮДИ ВО ВЛАСТИ ВЕРЯТ В ДЕМОНОВ, ВОЗМОЖНО, ЛУЧШЕ НЕ СМЕЯТЬСЯ НАД НИМИ.

…и вполне может так случиться с любым из нас, людей утонченных, что мы, пребывая в самой гуще битвы Армагеддона, будем замечать лишь легкое раздражение от дыма взрывов да содрогание земли прямо под ногами.

Элиот, «Даниэль Деронда»

нрада: «Мы живем при вспышке молнии — да не погаснет она, пока движется по орбите наша старушка Земля! Но вчера здесь был мрак».