Ирен Немировски

— Милейший, — сказал он, отворачиваясь, чтобы скрыть блеснувшие слезы, — гибнет не только Франция, гибнет Совесть.

Вдохновляли Ирен в ее начинаниях стиль и романная техника Тургенева.

Самые хладнокровные, всегда уравновешенные люди не могли справиться со смятением и смертельным ужасом. У каждого сжималось сердце, когда он в последний раз оглядывался на свой дом и думал: «Завтра его разрушат, завтра я стану бездомным. Я никому не делал зла. За что?»

Морис воображал, как перед ним встают унылые тени, склоняются, шепчут:
— Мы страдали, когда ты еще не родился. Чем ты лучше нас? Страдай и ты.

Часы на мэрии и церкви показывали начало первого, на них по принуждению, по приказу поставили немецкое время, французы же у себя дома считают долгом чести ставить стрелки по-старому, на час позже, и француженки говорят не без высокомерия: «Мы живем не по немецким часам». Но из-за этого каждый день образуются пустоты, мертвое пространство, которое никуда нельзя деть, вот как сейчас, между окончанием мессы и началом обеда.

Каких только не было: на одном светловолосый немецкий солдат, сверкая белозубой улыбкой, угощал малышей — французов бутербродами. Надпись гласила: «Брошенное население, доверься солдатам Рейха!» На других карикатуры обличали мировое господство Англии и постыдную тиранию евреев. Все остальные начинались со слова «Verboten» — «Запрещено». Запрещалось ходить по улицам с девяти вечера до пяти утра, запрещалось хранить в доме огнестрельное оружие, предоставлять «кров, хлеб и помощь» беглецам — пленным, а также беженцам с враждебных немцам территорий и солдатам-англичанам, запрещалось слушать иностранное радио, запрещалось отказываться от немецких денег. И под каждым запрещением одно и то же, набранное черными буквами и подчеркнутое двумя черными чертами уведомление: «Под страхом смертной казни».

решил поставить свою самую любимую севрскую статуэтку — Венеру с зеркалом — на лакированную поверхность столика «чиппендейл»

Впечатляют и руины, великолепные бывают руины. В Шиноне, например, значительнее всего выглядит зал без потолка, его стены видели Жанну Д'Арк, а сейчас там птицы вьют гнезда, и в уголке цветут дикие вишни.

Значительные события, счастливые, несчастливые — не важно, не меняют человека, но выявляют его склад (так порыв ветра, сдув сухие листья, показывает, каково дерево), они выводят на свет то, что пряталось в тени, направляют человека в то русло, в каком отныне он будет расти.

Бенуа разговорчивостью не отличался, спрятавшись за тройной стеной — мужской суровости, крестьянской осторожности и сдержанности француза.