Наталья Рашковская

А у тебя нет такого секрета, секрета, лежащего на душе столь тяжким бременем, что он становится стеной, снести которую невозможно?

о опыту знал, что иногда лучше остановить прекрасное мгновение, чем поторопиться и все испортить.

Вероятно, он принадлежал к поколению, которое обговаривает все хоть чуточку неоднозначные вопросы, а я к поколению, оставляющему очевидное невысказанным.

говоря начистоту, я так никогда и не узнал человека, который скрывался за фасадом, выстроенным моим отцом. Я знал только юриста, но пианиста не видел; я с ним не жил и не встречался. И меня до сих пор убивает то, что я не знал этого пианиста и не разговаривал с ним. Человек, которого я знал, был его второй личностью. Подозреваю, у всех нас есть первые личности, и вторые личности, и, возможно, третьи, четвертые и пятые личности, и еще многие промежуточные варианты.

в молодости я так спешил, столько наделал ошибок. Человек пожилой более бережлив, более осторожен, а значит, меньше хочет — или хочет отчаяннее — поспешно начинать отношения, потому что уже боится, что другого такого шанса не представится.

Жить — значит умирать с сожалениями, застрявшими в зобу. Как сказал французский поэт, «Le temps d’apprendre à vivre il est déjà trop tard» [28] — «Когда мы научимся жить, будет уже слишком поздно»

в основном гуляем, и обычно по одному и тому же маршруту: его Рим — в районе консерватории, мой Рим — там, где я жил, когда был молодым преподавателем. Обязательно обедаем «У Армандо». Он меня терпит, хотя, возможно, моя компания ему приятна, я так и не понял. Или и то и другое. Но эти наши прогулки стали ритуалом: виа Витториа, виа Белсиана, виа дель Бабуино. Иногда мы доходим до самого Протестантского кладбища. Это вехи нашей жизни. Мы останавливаемся возле каждого памятного места, как благочестивые люди останавливаются возле madonnelle — уличных святынь, чтобы воздать дань уважения Мадонне, и называем такие остановки своими вигилиями [3]. Никто из нас не забывает: обед, прогулка, вигилия. Мне повезло. Гулять с ним по Риму — само по себе вигилия. Куда ни пойди — натыкаешься на воспоминания: собственные, чужие, воспоминания города. Мне нравится Рим, когда наступают сумерки, сыну он нравится днем, и нам случалось зайти куда-нибудь на чай только для того, чтобы протянуть время до вечера и потом уже выпить.

— Я из тех, кому никто не нравится, а про любовь и говорить нечего.

Я так и видел это в них обоих: одинаково ожесточенные, огрубевшие, израненные сердца.

— Так что же, люди вам не нравятся или просто надоедают, и вы, хоть убей, не помните, почему когда-либо считали их интересными?

— Просто очарование от нового знакомства никогда не длится достаточно долго. Мы хотим только тех, кто не может нам принадлежать. Свой след оставляют лишь те, кого мы потеряли, или те, кто даже не узнал о нашем существовании. От прочих едва ли остается эхо.

— Я никогда не остаюсь близка с теми, с кем у меня когда-то были отношения. Большинство людей не любят сжигать за собой мосты. Я их как будто взрываю: возможно, потому что изначально никакого моста толком и не было. Иногда я оставляю все свои вещи в квартире и просто исчезаю.