Десять лет тишины

– Видите ли, мы с сестрой были не очень дружны. Точнее, мы общались очень редко, поздравляя друг друга с днем рождения и с новым годом, ради формального поддержания родственных отношений.

– Если она настолько глупа, то как тогда смогла выжить там, да еще несколько лет ухаживать за больным человеком? – женщина изумленно подняла свои нарисованные брови.
– Вероятно, она настроилась на выживание инстинктивно, как звереныш, – неуверенно заговорил психотерапевт, стыдясь своей неосведомленности в этом вопросе, – ее потребности ограничились жизненно необходимым минимумом. Однако, отправь нас в такие условия, мы и месяц бы не продержались. Минимум, при котором она полна сил – практически равноценен психологическому и физиологическому коллапсу для нас с вами.

Она боялась остаться в полном одиночестве, вдобавок, к тому моменту психика уже была нарушена, поэтому она и восприняла смерть как продолжение тяжелой болезни. Чтобы не ощущать негативных эмоций, пациентка закрылась от любых эмоций вообще. Она не может любить, дружить, радоваться, сочувствовать. Впрочем, там и дружить-то было не с кем. Как и недолюбливать тоже некого. В том возрасте, когда необходимо было воспитание и образование, этот ребенок был предоставлен сам себе. Ее интеллект остановился на уровне ученика начальных классов. Она не в состоянии решить простейшие тестовые задания.

– Доктор, как она?
– Всё так же, – пожал плечами мужчина, – интересный пациент. Ничего не чувствует. Нейтральна к физической боли. Ничего не ест. Не реагирует на эмоциональные раздражители. Она не то что не заплакала, она даже не изменилась в лице, когда ей сказали, что ее мать умерла. Она восприняла это, как должное. Разумеется, не было сказано, как давно мать умерла. Девочка не может выразить свои мысли. Не умеет общаться ни словами, ни жестами. Молчит. Просто берёт и делает то, что ей надо. При этом, читая ее дневники, я поражаюсь ее фантазии. Выдумав себе другие миры, она тем самым удовлетворяла обыкновенную психологическую потребность в общении. Но и не только. В одной из записей она подробно описывает войну в Ираке, даже указав важнейшие даты. Откуда она могла это знать, находясь в глухой вымершей деревне?

В этот послеобеденный час на всём этаже было слышно, как в моечной из неисправного крана капает вода. Этот равномерный, методичный перестук капель о керамическую поверхность раковины стал настолько привычным, что, исчезни он – и нарушится здешняя гармония. Может быть, поэтому никто не спешил ремонтировать кран, так же как и красить стены, и менять напольную плитку. А зачем, для кого, если постоянные обитатели этих мест живут в своем мире?..

Человеческая речь. Странно, что она еще не превратилась для меня в набор звуков, и я еще могу понимать слова. Но как громко они говорят!

И сегодня, как и всегда, засыпая, я надеялась, что не проснусь. Ни в этом мире, ни в другом. Просто нигде.

Лет пять назад надежда на спасение умерла. И это было прекрасно. Стало легко и спокойно. Можно уже не дёргать лапками, а тихо ждать неизбежного конца. Шкала эмоций достигла нулевой отметки. Но депрессии не было. Лишь тишина.
И необъяснимый страх по утрам. Наверное, во время перехода от сна к бодрствованию, когда психика наиболее лабильна, что-то человеческое пытается пробиться сквозь панцирь железобетонного равнодушия. И это человеческое хочет заставить меня плакать, напоминая о том, что ничего бы этого не было, если бы тогда, давно, я решилась бы пойти за помощью, если бы тогда по моей вине мы не попали бы под дождь, если бы я приложила все усилия, чтобы мы вообще сюда не ехали! Я виновата. И хватит… хватит уже с меня…

Конечно, волков бояться – в лес не ходить, но чтобы ходить в лес, где водятся волки, мало быть храбрым, нужно иметь оружие и немного физической силы.

Непреходящий полумрак угнетал. Мать не выдержала. Ей невыносимо было находиться дома. И в умирающем саду тоже. В любое время суток она могла встать, надеть джинсовую куртку с утеплителем, обуть высокие резиновые сапоги – и идти прочь из дома… вытаскивая меня чуть ли не за шкирку. Она брела, куда глаза глядят. Не разбирая дороги, напролом. Ее стремлением было уйти как можно дальше, и никогда не возвращаться в дом, который ее убивает.