Четыре месяца темноты

«Если даже это её… тело. То в нём уже нет её… Нет».

Илья не любил, как пахнут старики и старухи, но от Монгола шёл пряный запах степных трав, в котором ощущалось спокойствие. Перед глазами мальчика возникли бескрайние поля, крохотные фигурки лошадей медленно пересекали цветущую равнину. Илья уткнулся в вязаную кофту Монгола, и шерсть пропиталась влагой.
Они стояли неподвижно, и старик тихо повторял:
«Поплачь, мальчик, поплачь. Выгони вон горе…»

Я готов заниматься ещё больше, — глухо проговорил молодой человек, — чтобы только они начали слушать.
Эдуард Захарович помолчал, а затем сказал, улыбнувшись в бороду:
— Нельзя заставить слушать того, кто этого не хочет. Даже если ты используешь все существующие риторические приёмы. Ты хочешь их чему-нибудь научить?
— Хочу.
— Научить можно только тех, кого любишь, тому, что любишь сам.
— Прекрасно. И что мне делать? — спросил Кирилл, усаживаясь без сил на затоптанный пол.
— Совершить невозможное, — отвечал дядя, хитро улыбаясь, — полюбить этих оболтусов, злодеев и грубиянов только потому, что они твои ученики.