Беседы с кураторами

Дело в том, что любая выставка — это событие, а главное свойство события — быть забытым.

Единственное, что у всех у нас есть, как я полагаю, — это настоящее. Нет ни будущего, ни прошлого, только настоящее. Но нам не нравится такое положение. Поэтому мы чувствуем, что вынуждены найти язык для выражения своего несчастья. Современное искусство никак не связано с критичностью как таковой… Оно является артикуляцией неудовлетворенности той единственной реальностью, которой мы располагаем.

Любая выставка имеет концептуальную структуру, и кураторы развили соответствующие уровни компетентности, нередко достигая высочайшего мастерства в разработке такой структуры и новшеств внутри нее.

Художники повсеместно реагируют на эту ситуацию, и кураторы призваны им помочь, присоединиться к общемировым усилиям по созданию общества, которое переживет потрясения глобального капитализма, возрождение фундаментализма и последствия изменения климата.

Жить сегодня — это также быть чувствительным к диким экспериментам большинства систем правления, имплозии рамок глобальной экономики, зияющим пропастям между имущими, малоимущими и неимущими, несоразмерность предположительно универсальных систем мировоззрения, одновременность разрозненных темпоральностей, напряженная близость культурной инаковости, а также тому очевидному факту, что заключенный эпохой модерна договор с планетой исчерпал свои возможности и нам жизненно необходим новый.

Быть современным сегодня значит нечто большее, нежели просто быть в курсе последних новостей, идей и позиций, это больше, чем идти в ногу со временем, больше, чем все более активная мгновенная глобальная связь, возможность путешествовать во времени и пространстве, погружение в насыщенную среду образов и количественное возрастание общих знаний о мире.

Иначе говоря, на наших глазах возникает другая, новая история искусства — история выставок, сменившая историю художественного производства.

Произведение искусства имеет шанс сохраниться. То же можно сказать, хотя и в меньшей степени, и о статье критика. Но память о выставках стирается достаточно скоро, и сохранить ее всегда сложно.

Дело в том, что любая выставка — это событие, а главное свойство события — быть забытым.

Краусс красочно описывает свой опыт посещения выставки произведений минималистов, «постстудийных» художников и концептуалистов из коллекции Панца в Музее современного искусства города Парижа в сопровождении директора музея Сюзанн Паже, которая эту выставку курировала.
Паже объясняет, что в стремлении представить работы подобающим образом она избавилась от музейной обстановки «deco moderne» конца тридцатых годов. Краусс замечает, что некоторые из нейтрализованных залов хорошо работают сами по себе, но в какой-то момент Паже указывает ей на эффект, который сама считает «особенно приковывающим внимание». Это не презентация отдельной работы или даже не экспозиция отдельного зала, это вид сквозь огромный дверной проем на «бесплотное свечение, исходящее от двух… работ Флавина, расположенных в соседних залах». Несмотря на очевидную красоту этого эффекта, Краусс испытывает экзистенциальный момент ужаса и отвращения. Ей претит мысль о том, что экспозиция сама по себе становится эстетически более сильной, чем реальное произведение. Я процитирую ее вывод: «Выходит, что мы получаем это впечатление не пред лицом того, что можно назвать искусством, а посреди обескураживающе пустого, но напыщенного пространства, по отношению к которому музей и сам, как здание, становится объектом»