Эти несерьезные, несерьезные фильмы

Чего бы мне хотелось сейчас, после того, как я поставил 11 кинокомедий и написал с Брагинским 4 повести и 4 пьесы?

Чтобы мы писали как можно смешнее. А фильмы снимали как можно серьезнее, как можно грустнее…

Чтобы каждая сцена разыгрывалась актерами, как кусок жизни, а смех в зрительном зале возникал бы сам, рождаясь из жизненных ситуаций, из реальных характеров. Я не люблю юмора надуманного, репризного, который является самоцелью.

Мне хочется, чтобы комедии, которые я буду делать, воспринимались бы, как сама жизнь, как живое ее течение.

произведение искусства обязано быть и интересным, и занимательным, и серьезным, и новаторским одновременно. Здесь нет никакого внутреннего противоречия. В кино это особенно важно. У кинематографиста нет спасительных утешающих иллюзий, что его произведение некогда, пусть и не скоро, будет признано, как это произошло, например, с Ван Гогом, чьи полотна завоевали славу после смерти художника. У кинематографиста нет надежды на вторую жизнь его создания, надежды, которая всегда остается и у писателя. Книга стоит на полке, ее можно взять в библиотеке – вот она и живет. Кино же, в силу своей связи с техникой, с системой проката и еще множества причин, быстро стареет. Посмотрели его пятьдесят миллионов зрителей, вот фильм и живет в сознании людей, в сознании поколения. А через двадцать, тридцать, пятьдесят лет картина заинтересует только в том случае, если люди и их судьбы, показанные в фильме, окажутся небезразличными новому поколению. Короче говоря, если это будет фильм про человека. Если же твой фильм не заинтересовал современников, если его увидело малое число зрителей, он умер навсегда, не принеся никакой пользы

Я приверженец сюжетной драматургии, в которой присутствуют событийная интрига, фабула, характеры. Это, в равной степени, относится и к кинематографу, и к театру. Мне кажется глупым отрицать в драматическом произведении сюжет, как это было модно несколько лет назад. Человечество за века выработало определенные средства воздействия на зрителя и читателя. Сбрасывать их со счетов, не заменяя ничем другим, бессмысленно. Я подозреваю, что дедраматизацию изобрели те писатели, которые не в состоянии придумать сюжет. Недаром бессюжетное кино, родившееся на наших глазах и несколько лет господствовавшее на экране, уже умерло, не оставив после себя сколько-нибудь значительных произведений.

Это не значит, что я отрицаю новаторство и являюсь врагом «разрушительных» теорий, вступающих в борьбу с окостеневшей традицией, со штампом, с отжившим искусством. Однако всякая разрушительная теория временна. Польза ее заключается в том, что она возвращает нас к традиции в новом качестве. Когда же разрушительные теории становятся главенствующими, в искусстве воцаряется скука

Комедия – не самоцель, а средство для выражения мысли. В наш суматошный век чувство юмора, иронии у человечества обострилось. Через смех можно быстрей добраться до сердца читателя или зрителя. А мысли, идеи, заложенные в комедии, будь то проза, сценарий или пьеса, должны быть такими же серьезными и глубокими, как и в других, некомедийных жанрах. Комедии доступна любая, самая крупная, самая серьезная проблематика…

Меня интересуют сценарии, пьесы и фильмы социальные, рассказывающие про людей, про их страдания и радости, отражающие проблемы их каждодневного существования. Меня интересуют такие произведения, где люди узнавали бы себя, свою жизнь, свои чаяния и тревоги. Для меня академией искусства такого типа являются фильмы Чаплина. Они помогают человеку, сочувствуя ему бесконечно, вселяя в него надежды

Нашим фильмом мы хотели как бы постучаться в сердце каждого человека и сказать: «Если у тебя неприятности, если ты нездоров, если от тебя ушла любовь, помни, что надо верить людям, что жизнь – прекрасна, что чудо – возможно!»

И, судя по многочисленным письмам, нам кажется, зрители поняли то, что мы хотели сказать. А это самое высокое счастье

Пырьев говорил мне, что профессия режиссера заключается в том, чтобы окружить себя талантливыми людьми и заставить их работать на свой замысел

Ирония судьбы, или С легким паром!» поставлен по мотивам нашей с Брагинским пьесы. 110 театров играли ее на своих подмостках. Я видел некоторые из этих постановок. Талантливые, искрометные, веселые спектакли прекрасно принимались зрителями. Но спектакли были только веселыми. А мне казалось, что в пьесе заложено нечто более серьезное… И желание поставить эту вещь в кино самому крепло во мне год от года…

Профессионалом обязан быть каждый режиссер. Другое дело, что профессионализм не должен заслонять творческих исканий, мешать новаторским экспериментам. Но, как ни парадоксально, новаторство-то губят любительщина, дилетантизм. Знание профессии еще никогда не мешало вдохновению.

Но бывает и так – умелость заменяет фантазию, заменяет мысли, заменяет творчество. Профессионализм без вдохновения – ремесленничество. На Западе немало фильмов «сколочено» ремесленниками, тогда как наша режиссура, скорее, страдает от недостатка профессиональных навыков.

Мы, работая с итальянцами, как мне кажется, сдали экзамен на «профессионализм»: снимали по их нормам, по их жесткому регламенту. Нашей группе удалось выдержать этот бешеный ритм, этот безостановочный натиск!.

У итальянцев профессионализм выработан в такой степени, что оператор никогда не полезет в дела художника, а художник в сценарные вопросы или режиссуру. Каждый занимается только своим участком и знает его в совершенстве. Не мешало бы и нам взять эту систему на вооружение. Правда, высокий профессионализм может быть доведен до равнодушия. Но нашему кино это пока еще не угрожает.

У нас немало режиссеров, которые всегда сомневаются и снимают очень медленно. Есть и такие, которые, наоборот, как ухари-купцы и гусары-рубаки, гонят метраж, не задумываясь о «художестве»