Мой театр. По страницам дневника. Книга I / Telegram каталог @book2me

К 50-летию Победы 8 и 9 мая в Большом театре шли праздничные спектакли для ветеранов. Утром 8 мая я танцевал «Сильфиду». Когда открылся занавес, я – Джеймс – по мизансцене в кресле сижу. Я немножко глаза-то приоткрыл и обмер: весь зрительный зал в золотистом сиянии – это ордена и медали на парадных кителях публики в свете золотом отливали. Такая красота.

Иду по коридору, вижу, что все гастрольное расписание снято. На обратном пути захожу в канцелярию, а мне ее заведующая Наталья Довбыш и говорит: «Ну, Цискаридзе, из-за тебя всю новогоднюю ночь работали». Ну, думаю, странные люди, а сам спрашиваю: «Что вы делали из-за меня? Я-то при чем?» Она говорит: «Иди расписание читай, переделали всё». Подхожу и понимаю, что везде изменение только касательно моей фамилии. Везде, где я был вторым составом, я стал первым.

Меня это вывело из себя? Нисколько! Я был в себе абсолютно уверен и знал, кто тут талант, а кто бездарность. Для меня его оскорбления были ничто. Меня в этом смысле Пестов натренировал!
Пётр Антонович всегда перед выходом на сцену говорил мне много, мягко говоря, неприятного. А в выпускном классе он год был занят тем, что каждый раз доводил меня до слез. Сначала я лил слезы, а затем слезы высохли, и я мысленно посылал Пестова «по известным адресам».

ормите заявление о приеме на работу».
За столом сидела немолодая маленькая женщина – Лидия Ивановна Сонова. Она смотрела на документ, там написано «Ольга…», говорила: «Здравствуй, Оля! Молодец, здесь подпиши… Здравствуй, Витя…» А когда я подошел, она посмотрела на документы, потом на меня и сказала: «Здравствуйте, Николай Максимович!» Я смутился: «А почему ко мне так официально?» – «А потому, что только вы из всех будете народным артистом». – «Почему вы так считаете?» – «Я слишком долго сижу на этом месте!»

Мы даже предположить не могли, что в этот момент американские власти вели переговоры с С. Н. Головкиной о предоставлении нам американского гражданства. Ей сообщили, что мы все, взрослые и дети, имеем право оформить американское гражданство как политические беженцы, потому что в России чрезвычайная ситуация и на нас распространялся соответствующий закон. Но Софья Николаевна решительно сказала «нет».

Я умею: готовить, стругать, класть электропроводку, забивать гвозди, чинить кран и остальное… Но когда меня спрашивают: «Ты хочешь это сделать?» – я всегда честно отвечаю: «Нет!» Я обязательно найду способ, чтобы это сделал за меня кто-нибудь другой.

Незадолго до ее смерти у нас был разговор. «Господи, как же тебе было тяжело в кого-то влюбиться!» – сказал я. «Да, – ответила она, – когда я смотрела на отца, то понимала, что рядом никого поставить не могу».

Багажник к гробу никто не привязывает, и квартира в итоге у всех будет одинаковая, на расстоянии от поверхности земли

Бьют не по паспорту, а по морде!

Но решающим для артистов в «Баядерке», кто бы ни переделывал Петипа и ни ставил там свое имя, является гениальный акт «Теней». Когда шла уже кода, Никия делала перекидные прыжки, а я готовился вылететь на сцену из-за кулисы, вспомнились вдруг последние две строчки стихотворения на грузинском языке, которое я выучил в детстве лет в шесть. В дословном переводе на русский: «Ты, грузин, своими достижениями прославляй и радуй свою Родину…» Откуда что берется?! С этими словами я бросился на сцену…
69

До того момента я никогда в жизни не вспоминал это стихотворение. Оно обычно печаталось в «Азбуке» грузинского языка на первой странице. Его в Грузии все дети всегда заучивали наизусть. Называется оно «Утро». Это как в учебнике русской литературы «Травка зеленеет, солнышко блестит». Под стихотворением, естественно, тоже на грузинском, стояла фамилия автора – Иосиф Джугашвили. То, что Джугашвили и есть Иосиф Сталин, я в те годы понятия не имел. Ни дома, ни в школе нам о том не говорили. Стихотворение всего в три четверостишия, очень красивое. В нем рассказывается о том, как утром просыпается природа, как поет соловей, как роза распускается, и заканчивается тем, что автор, воспевая красоту Грузии, желает, чтобы каждый грузин прославлял свою страну, приносил ей пользу.
Этот момент за кулисами Парижской оперы отпечатался в моей памяти так отчетливо, что, приехав домой, я стал искать информацию о стихотворении в Интернете. Выяснилось, что Сталин сочинил его, будучи учеником православного духовного училища в Гори. В конце XIX века в Грузии провели литературный конкурс среди молодых поэтов. Выиграл его Джугашвили, чьи сочинения особенно высоко оценил сам Илья Чавчавадзе, поэт и реформатор грузинского языка. Джугашвили было, по-моему, то ли четырнадцать, то ли тринадцать лет.
Эта победа стала одним из главных оснований для того, чтобы Иосифа взяли на обучение в Тбилисскую семинарию. По закону там имели право учиться исключительно отпрыски родовитых семей или дети священнослужителей, босяков туда не брали.
Узнав об этом, я стал читать другие стихотворения Джугашвили. Оказалось, что в юности он был признан классиком грузинской литературы. То есть задолго до того, как стал И. В. Сталиным.
Прошло много лет. Давая какое-то интервью, я рассказал про эту историю, произошедшую со мной в момент стресса за кулисами Опера́. Боже мой! Какое количество обвинений вылилось на мою голову за эти слова в свободной прессе. Меня объявили злостным сталинистом и долго не могли оставить в покое.