Священный Сор

«Собственно говоря, — писал Шехтер впоследствии, — взять мне хотелось всё».
Рассказ Шехтера о том, что он увидел, поднявшись по лестнице в генизу, представляет собой самое известное описание этого помещения. Его статья «Клад еврейских рукописей», опубликованная в лондонской «Таймс» через полгода после возвращения в Великобританию, остается самым точным и подробным рассказом об увиденном в генизе.
«Человеку, никогда не видевшему настоящую старую генизу, — писал Шехтер, — трудно себе представить такое зрелище. Это поле битвы книг; литературные произведения многих веков пали в этой баталии, и их disjecta membra[15] разбросаны везде. Некоторые сражены наповал и буквально стерты в пыль в этой страшной бойне за свободное пространство, другие стиснуты так, что слип­лись в большие, неправильной формы, комья, и, даже используя химические средства, нелегко отделить один фрагмент от другого, не нанеся им серьезных повреждений. Комья имеют довольно любопытную структуру, наводящую на различные размышления. Страничка, исписанная неизвестным рационалистом, который решительно отрицает само существование ангелов и чертей, плотно прилипла к талисману, призывающему демонов вести себя достойным образом и не вмешиваться в любовные отношения некой мисс Яир с ее молодым человеком. Трудно представить, чем закончился этот любовный роман, ведь к последним строкам этого документа приклеилась долговая расписка и договор об аренде, а все вместе слиплось между страницами сочинения, автор которого смотрит на денежные отношения с пренебрежением и негодованием. А эти весьма противоречивые материалы склеились со страницами очень старой Библии. Не исключено, что библейский текст должен был сыграть роль посредника между сторонами, но прочесть его можно, лишь очистив от фрагментов другого текста, липнущего к благородным страницам с навязчивостью и упорством истинного parvenu[16]».

Несмотря на репутацию «народа Книги», простые евреи раннего эллинистического периода знакомились с Писанием только в контексте религиозного ритуала и через устные традиции в семье. Чтение Священных писаний не было частью храмовой службы, а изучение Торы было уделом лишь знатоков — таких, как Бен-Сира и его ученики. И даже образованные люди, воспитанные на чтении традиционных текстов, все больше попадали под воздействие эллинистического образования. Как отмечал один крупный специалист XX века по книге Бен-Сиры, «этих евреев непрерывно мучил гнетущий, невыразимый страх, что религия их отцов окажется не в состоянии решать проблемы социального и политического характера, поскольку произошли великие перемены в жизнеобразующих структурах. И вот Бен-Сира опубликовал свою книгу, чтобы укрепить веру своих собратьев»16.

Находка взволновала Шехтера еще и потому, что он с самого начала рассматривал книгу Бен-Сиры как важное звено в цепи еврейского наследия, передающегося через века, соединявшее Бейт ѓа-микдаш (Храм) и Бейт ѓа-мидраш (Дом учения, первое упоминание о котором содержится в книге Бен-Сиры13 и не обозначает в ней место, где изучается священная еврейская литература). Духовным и фактическим главой этого древнего Дома учения был, по мнению Шехтера, сам Бен-Сира14. Когда Храм еще существовал и на его алтаре совершались жертвоприношения, — молодых людей уже обучали основам премудрости и морали, — это место обучения представляло собой Бейт ѓа-мидраш в первоначальном виде. Можно сказать, культура, известная нам сегодня как иудаизм, основана на фрагменте, который Агнесс и Маргарет передали Шехтеру. Значимость этого фрагмента для иудаизма, каким воспринимал его Шехтер, была особо подчеркнута этим переселившимся из Румынии человеком, осознавшим просветительские идеи книги. Он охарактеризовал еврейскую жизнь времен Бен-Сиры как «мир, очень похожий на наш15».

Когда после распада Советского Союза исследователи получили доступ к архивным документам, которые ранее были вне пределов их досягаемости, выяснилось: гениза, содержимое которой Фиркович доставил в Россию, не была — вопреки ранее существовавшему мнению — генизой синагоги Бен-Эзры. И все же Фиркович имел тесную связь с той самой генизой, что делает его причастным к нашей истории.

Не существует другого периода еврейской истории, по которому у нас имелись бы столь же многочисленные и разнообразные сведения. Благодаря материалам генизы мы в состоянии не просто прочесть, но буквально ощутить жизнь арабизированных евреев, населявших Фустат. Те, кто привык смотреть на иудаизм как на прямую дорогу от библейских времен до штетла, с краткой остановкой в Нижнем Ист-Сайде, с удивлением поймут, что социально интегрированное еврейское общество стало не результатом сочетания некоторых специфических обстоятельств, но символизировало свою эпоху. Не следует забывать, что со времен античности до 1200 года более девяноста процентов евреев всего мира жили на Востоке, а после мусульманских завоеваний — под исламским правлением. Фустат, в годы его расцвета, с проживающей в нем самой преуспевающей еврейской общиной мира, был связан торговлей со всей Северной Африкой, Ближним Востоком и Индией. В городе жили представители всех рас, классов, веро­исповеданий и родов занятий. По словам Гойтейна, Фустат «был зеркалом всего мира».