100 историй великой любви

А если есть вера, то и любовь не умрет никогда…

«Витязя в тигровой шкуре».

Грибоедов почувствовал, что влюбился — бесповоротно и навсегда, но как сказать об этом той, которую когда-то качал на коленях и с которой всерьез рассуждал о болезнях тряпичных кукол?

ва была не слишком умна — ее интересы никогда не простирались дальше пополнения гардероба или любительской видеосъемки. Однако именно такая женщина рядом и была нужна Адольфу Гитлеру, не терпевшему никакого лидерства, кроме своего собственного.

Если не строить никаких планов на личную жизнь, непременно получишь именно то, что нужно, — в этом твердо убеждена актриса и телеведущая Юлия Высоцкая.

еня часто спрашивают: кто же в вашей семье носит брюки? И я отвечаю: брюки ношу я! И я же их стираю и глажу».

то на заседаниях в парламенте.
Ее путь наверх не был ни прямым, ни легким, ни усыпанным розами, скорее, он был утыкан шипами от этих самых роз. Ее появление в Палате общин было достигнуто нечеловеческими усилиями. Ее выматывали постоянные заседания в различных партийных комитетах, предвыборная гонка, собственные дети, работа… Она отдавала всему этому двадцать часов в сутки, и только четыре оставалось на сон. К тому же муж был постоянно в разъездах и домашние дела также требовали ее постоянного внимания!

Он ухаживал за ней как мальчишка. Гуляя по Праге, умытой летним дождем, он внезапно предложил: «А давайте перелезем через стену? Там, на той стороне, такие восхитительные лужи!» Она растерялась: «Как, я, примадонна, буду лазить через стены? Прямо в грязь?» Тогда, чтобы она не испачкалась, он снял с себя светлый плащ и бросил ей под ноги…

Аида взяла на себя весь быт: уборка, приготовление пищи, концертные костюмы… Вольф мог вести себя как капризный ­ребенок: отказывался сам вызывать такси или не хотел размешивать сахар в стакане — но его жена принимала это безропотно. Казалось, она не замечает его прихотей. Аида сама резала ему мясо на тарелке, размешивала сахар в чае, а он смотрел на нее и был счастлив.

Он не знал, от кого они, но вскоре художница стала звонить ему. Они разговаривали, вернее, говорила практически только она одна — об искусстве, о творчестве, о том, что они с Джоном родственные души… Сначала его раздражала ее бесцеремонность, но прошло время, и он уже не мог жить без ее голоса в трубке.