Счастливая девочка растет

Ты не могла помочь и не могла спасти!” Раз Папа говорит, значит, так оно и есть!

Лион Фейхтвангер” – это автор, я его не знаю, и название книжки – “Москва 1937”. Почему 1937-й? – такая у м

Опять разглядываю квартиру. Так много красивых вещей! В сорокаметровом зале у дяди Шуры два огромных зеркала от пола и почти до потолка, а потолок там четыре с половиной метра, очень красивый камин, красивый огромный письменный стол, на нём красивый чернильный прибор, эркер – это удивительно комнату украшает, рояль, буфет, почти как наш. Но все вещи никак друг с другом не связаны – никем и ничем. Совсем не понравилось, что буфет на наш похож. Конечно, он хуже, но похож – вот было бы хорошо, если бы он сломался и они бы его выкинули!

этого я успела осмотреть всю квартиру – семь комнат, одна из них совсем маленькая, без окон – для прислуги, кухня тридцать метров, чёрный ход. Но квартира мне не понравилась – в ней очень неуютно, темно, пахнет мерзким котом Мурзиком – он живёт у дяди Шуры с тётей Галей, он такой злобный, кидается, пытается расцарапать, пришлось даже дать ему по морде полотенцем.
Но самое главное – это вещи. Все вещи в комнатах очень красивые сами по себе. Но такое грустное чувство – кажется, что они все давно умерли, их никто не любит. Даже очень красивый камин в зале у дяди Шуры – совсем-совсем неживой!

Мамочка говорит, что отменили карточную систему! В школе об этом говорили: карточки отменили – это очень здорово! Но ещё сказала Мамочка, что все деньги, которые есть у человека “на руках”, будут обменивать один к десяти.
– Как это один к десяти? – спрашиваю.
– Предположим, было у тебя двести рублей на руках, не в сберкассе, – объясняет Мамочка, – теперь за неделю ты должна их обменять в сберкассе на новые деньги, но дадут тебе не двести рублей, а двадцать. – И Мамочка внимательно на меня смотрит.
– А цены? – спрашиваю и уже волнуюсь.
– Цены прежние, – говорит Мамочка.

– Здравствуйте! – говорю я сторожу и улыбаюсь ему немножко нежно, как нечужому человеку, потому что иногда мне хочется обнять всех блокадников.

Страшно думать о людях, которые живут при капитализме. Какие они несчастные и какая тяжёлая у них жизнь!

Очень давно, когда я ещё была маленькая, я прочитала стихи Квитко про Сталина. И я была потрясена, ведь можно попасть в любую самую ужасную историю и в любом месте нашей огромной страны, но человек, попавший в беду, знает: он не погибнет, потому что Сталин спасёт его.

В музыке после такого фортиссимо можно сразу… на пиано! В музыке можно, а с ними, наверное, надо постепенно.

И я меняла звук и даже темп в одном месте сбила – я сделала длиннее паузу, чтобы то, что я сыграю потом, было бы совсем другим: вроде человек пришёл в то же самое место, а там уже зима.