Итальянский след

– Иногда мне кажется, что думать вообще грешно, – негромко проговорил Сысцов. Казалось, он говорил с самим собой, отвечал на собственные сомнения.
– Даже так? – удивился Пафнутьев.
– Думание природой не предусмотрено. Вообще мыслительный процесс – это заболевание. Рано или поздно природа исправит свою оплошность.
– Но человек – это венец природы, – заметил Шаланда.
– Кто это сказал? – спросил Сысцов.
– Не помню, но такие слова есть.
– Это сказал человек, – Сысцов горестно покачал головой. – О себе самом. Мало ли что я могу сказать о себе самом… Так ли уж это важно, да, Павел Николаевич?

Тоже верно, – вынужден был согласиться Худолей, но со звонком решил не торопиться: надо обо всем доложить Пафнутьеву. Хоть тот и предоставил ему полную свободу, но Худолей знал – полная свобода может быть только на поводке, на длинном, даже на очень длинном, но на поводке. Свобода без поводка – это разгул и распутство.

Так уж у нас повелось с некоторых пор, так уж мы привыкли, что серьезный разговор между мужиками может происходить только на кухне. Не в комнате, не в мягких креслах, при шторах, ковре и пусть даже выключенном телевизоре, нет. Кухня в пять квадратных метров как бы сближает, вынуждает смотреть в упор, поскольку глаза отвести в сторону просто некуда, собеседники касаются не только лбами, но и коленями под столом и ничто не может помешать им понять друг друга.