Убивство и неупокоенные духи

Судьба в очередной раз отыграла сюжет — старый как мир и все-таки неожиданный и сокрушительный для каждой новой жертвы.

нам не судьба жить на более высоком моральном уровне, чем окружающий нас мир.

Если из человека не вышло христианина, хороший буддист из него тоже вряд ли получится

От них, из атмосферы семьи я впитал это состояние ума, ни разу о нем серьезно не задумавшись. Моим сознательным отношением к себе была не любовь, а что-то вроде насмешливого терпения. Под любовью к себе я, конечно, подразумеваю милосердие и прощение, а не глупый эгоизм.

Родители отпали от религии – отказались как от ее утешений и радостей, так и от ее кошмаров и нелепостей, но мораль все живет в них, уже не смягченная верой. Эта мораль не допускает мысли о том, что можно себя любить, и даже на одобрительное отношение к себе смотрит с насмешкой и подозрением. Уважение к себе – о да, это другое дело, это гораздо более прохладное чувство.

Могла ли Мальвина, чью семью погубили церковные амбиции и церковное лицемерие, верить всей душой? Она была не святая, а для того, чтобы продолжать верить – горячо и смиренно – религии, которая принесла гибель, унижение и чувство, что тебя предали, нужны стойкость и пламенная душа святого.

Не манихей ли я, спрашивает себя Брокуэлл. Слава богу, что мне не приходится отвечать на этот вопрос. Я могу найти прибежище в том, что называю шекспировским взглядом на мир: доверчивость ко всему, обузданная скептицизмом по поводу всего. Доверчивость и скепсис, мои Враждующие Братья.

уша, на сцену вдумчиво гляди,
Дождись финала, а потом суди;
Здесь каждый день стал сценой; наконец,
Последний акт — творения венец54.

ак все романтики, надо полагать, я стою один и вижу Джулию в свете, который испускаю сам.

Приходится стискивать зубы, а стиснутые зубы иногда порождают духовную гордыню.