Жизнь же

— Может, лучше сразу? Как бомба? — Голос в телефоне стал глух.
— Что «как бомба»? — не понял Славик и подумал: «Какая бомба?»
Потом взгляд его упёрся в неё, в этот адский факел без пламени, вознесённый над присмиревшим миром и выжидающий, как чеховское ружье, приказа режиссёра за сценой.
Он спросил:
— Откуда тебе известно?
— А ты вспомни, — сказала трубка. — Тебе она нужнее, чем мне.

В Кокушкин выходил эркер, и в его замусоренном обводе на куче ветоши возлежал Хренов и похрапывал на разные голоса.

Он с телефоном прошёл на кухню и зачем-то потрогал бомбу, равнодушно стоявшую на столе. «Бомба = Любовь» — может, потому и потрогал

Возможно, всё было наоборот, и не Славик взял с собой бомбу, а бомба взяла с собой Славика.

Он провёл ладонями по лицу и обнаружил два источника боли. Бровь и челюсть. Это ещё откуда?

— Слышь, приятель, — услышал Славик, -тебе бомба авиационная не нужна? Почти новая, ещё не взорвавшаяся.

Карусель вращалась лениво, железная скоба безопасности, хранившая от поворотов судьбы, давила на пузырь живота и толкала выпитое наружу.

Когда хоронили Ванчика и, как это положено по обычаю, бросали в могилу землю, Славик оступился на краю ямы и, нелепо размахивая руками, ухнул на гроб с покойником. Люди сразу не сообразили, что делать, и продолжали закидывать гроб землёй, комья летели в Славика, а он лежал на лакированной крышке, глотая ртом кладбищенский воздух и получая вместо него суглинок вперемешку с сырым песком

Один из них, уже убиенный, плавал в банке с маслом нерафинированным. Она сказала, кажется: «Ни хрена себе», — ловко вынула его из банки мизинцем и отщёлкнула в раковину на кухне

Я не мог её звать открыто — жена и двое детей.