Собрание стихотворений

Бывают Очень мелкие повседневные ошибки, Но они убивают, убивают, убивают...

Я знаю глубину. Я в неё проникла
Корнем. Но ты боишься глубин.
А я не боюсь - я там была, я привыкла.
Может, во мне ты слышишь море?
Неудовлетворённость его? Или верней,
Голос пустоты, твоего сумасшествия?
Любовь - только тень. Ну не плачь по ней!
Послушай: её копыта всё тише,
Она ускакала - табун коней...
Всю ночь вслед за ней буду скакать... Ты услышишь -
И голова твоя станет камнем,
Останется эхо, эхо, эхо...
А хочешь услышать, как звучит отрава?
(Это не я, это ветер, ветер!)
Это не яд - капли дождя...
Я пережила не один закат,
Я до корня опалена,
Красные нервы горят и торчат.
Я разрываюсь на куски,
Они разлетаются во все стороны,
Ветер такой - не перенести!
И я не в силах не закричать.
Луна безжалостна, она меня тянет,
Она - жестокая и пустая!
Её сиянье меня убивает -
А вдруг, это я её поймала?
Ну, отпускаю её, отпускаю -
Она ведь плоская, и такая малая...
Как же твои страшные сны
Овладевают мною? Ответь!

Спят эти двое - глаза в глаза,
Словно слитые лицами.

ПАПА Нет, нет ! Теперь никогда Не будет чёрного сапога, Где я жила как нога Тридцать лет, бедна, бледна, Еле осмелясь дышать, Как в аду - Нет, не это написано мне на роду! Ach, du ...* Папа, надо было тебя убить. Ты умер раньше, чем я успела - Каменный мешок богом набит, Призрачная статуя, палец серый - Огромный как тюлень из Фриско,* А голова - в Атлантике капризной. Синяя борозда - на зелёную борозду В океане у светлого городка. Я молюсь - тебя жду! Вдруг вернёшься? Тоска. Ach, du! С немецким языком, С польским городком, Который давно расплющен катком Войн, войн, войн, и Название городка обычное, такое - Что польский друг мой Говорит: "Их дюжина, пожалуй, была..." Я не могла ни наяву, ни в бреду Узнать о корнях твоих, И говорить с тобой не могла: Язык застревал во рту, На колючей проволоке - Ich, Ich, Ich, Ich,* Я едва шевелила им, почти молчала. Я думала, что каждый немец - ты. Всё так непристойно, так по-немецки звучало. Паровоз, паровоз Утаскивает меня, еврейку, В Аушвиц, Бельцен, Дахау, в небытиё, в пустоту. Я уже разговариваю как еврейка, Может быть - я и верно еврейка... Я не знаю, в каком году - Ach, du... Тирольские снега. Прозрачное венское пиво. Не надо искать чистоту С цыганками-прабабками. Невезучесть моя, Да колода гадальных карт. Возможно, что я еврейка отчасти. Я Избегала тебя - беду, С твоим Luftwaffe* и волапюком, С твоими аккуратными усами, С синими арийскими глазами. Человек-танк, человек-танк, - Du, Du! Вместо Бога - свастика. Так черна, Что небу не просочиться. Женщина всегда обожает фашиста: В морду - сапог. На! Всё - грубому зверю, злому скоту, Wie du ...* Папа, вот ты у школьной доски. (Я храню фотографию ту!) Подбородок раздвоен (ещё не копыто!), И нет чёрных сапог, Но от этого ты не меньше дьявол, Для меня и для мира - дьявол, А для себя - полубог, Как чёрный человек, что пополам Мне сердце перекусил. Мне было десять - тебя зарыли там. В двадцать я хотела уйти в пустоту, Вернуться обратно, обратно к тебе, Меня бы устроило даже - к пласту Земли, над твоими костями В яме. И в яму ту... Но меня вытащили из мешка. Собрали, как говорят, на клею, И я только тогда поняла, что Теперь я сде-ла-ю: Найду Мужчину в чёрном, Такого, как в Mein Kampf:* Копию живую твою. Он любит пытки, он любит баб, И ему я сказала "да!". Этому предел я кладу навсегда! Телефон чёрный со стены сорван: Ничьи голоса теперь никогда Не вползут... В одном я двоих убью: Вампира, посмевшего воображать, Что он - это ты. Пил он кровь мою, И не год и не пять - Целых семь лет я жила на краю, Семь лет, если хочешь знать - на краю, Папа, можешь спокойно лежать: В твоё чёрное сердце я кол вобью! Никто в деревне тебя не любил, Вот пляшут и топчут могилу твою, Все знали, что ты вурдалаком был! Папа, папа, выродок. Кончено... 12 октября 1962

ЗЕРКАЛО Я точное и серебристое, и не знаю, что значит предвзятое мненье. Ни любовью, ни отвращеньем ничего не замутнив, Всё, что вижу - немедленно проглатываю. Мой взгляд не жесток: он просто правдив. Я глаз прямоугольного маленького божка. Почти всё время противоположная стена в меня глядится. Она в розовых пятнах. Я долго смотрю на неё, пока стена не покажется мне собственной моей души частицей. Но порой отделяют её от меня то темнота, то лица. И вот я - озеро. Наклоняется женщина надо мной. Она ищет свою сущность в моей глубине, А потом отворачивается к этим лгунам, к свечкам или к луне. Но и тут я честно отражаю её, повёрнутую ко мне спиной. Нервными жестами и слезами она награждает меня. Для неё так много я значу - то приходит она, то уходит. Её лицо сменяет темноту в самом начале дня. Она во мне утопила девушку, и старуха, с каждым днём все ясней, выплывает теперь из меня, как жуткая рыбина - прямо к ней. 23 октября 1961

ГРОЗОВОЙ ПЕРЕВАЛ Горизонты, неровные, опрокинутые, Окружают меня как вязанки хвороста: Только чиркнуть спичкой - и можно б согреться! Их тонкие линии вот-вот раскалят воздух До ярко-оранжевого света. Ими скреплённая даль пустая Должна бы испариться, утяжеляя Бледное небо. Но горизонты тают, Как обещания, пока я шагаю К ним... Тут жизнь состоит из одних Травинок, да овечьих сердец. А ветер Льётся как судьба, наклонив В одну сторону всё, что есть на свете. Он пытается у меня из сердца Всё тепло выдуть, всю меня захолодить. А стоит внимательно в вереск вглядеться, Станет ясно: он хочет Оплести мои кости и побелить... Овцы-то знают, где живут! Бесконечные годы Эти грязные шерстяные облачка Пасутся спокойно, серые, как погода... Погружаюсь в черноту овечьего зрачка - Я - словно посланное в пространство сообщенье, Глупое, как эти животные, обступившие меня, Эти переодетые бабушки, желтозубые, в париках, Густо и жёстко мекающие Над лужами в разъезженных колеях. Подхожу - вода прозрачна, как одиночество, Протекающее сквозь пальцы, А ступеньки - от одной полосы травы до другой. Люди? Только ветру обрывки слов вспоминаются, И он повторяет их, то жалуясь, то беседуя сам с собой... "Тёмный камень, тёмный камень..." - бормочет ветер печально, А небу одна опора - я. Ведь тут Только я, только я одна вертикальна, Да травинки, что качая рассеянно головами, в ужасе темноты ждут. А в узких долинах, чёрных, как раскрытые кошельки, Монетками поблескивают далёких домиков огоньки. сентябрь 1961

ДВОЕ В СТРАНЕ ОБЛАКОВ (Рок-Лейк, Канада) В этом краю нечего противопоставить Скольженью господствующих над человеком облаков, Грозной самодержавности скал и лесов. Никакие жесты, ни твои, ни мои не в силах заставить Их принести воды, или разжечь костёр, Это тебе не тролли, чтоб слушаться заклинаний! Ну ладно, утомили нас городские сады и прочий вздор, Захотелось туда, где к тебе безразличны звери, деревья и облака. Подальше от подстриженных кустов и гераней, Подальше от пронумерованных вязов (такая тоска!), От чайных роз, ручных, гордящихся наличием ярлыка... Вежливое небо над Бостоном нас не сумело принять - В поисках облаков ехали мы на Север три дня. Тут у последней границы Дерзкого Духа Снегов Горизонт далеко. Он не ждёт никаких слов, И на общение, как тётушки, не претендует праздно. Тут мстительно самоутверждается всякий цвет, Каждый вечер хвастает разлившейся киноварью, и нет После неё ничего: ночь сваливается разом, но - Очень уютно, для разнообразия, значить так мало: Ведь ни траву, ни людей не заметят эти чёрные скалы - Родоначальницы холода, твердящего, что никогда Ни поселенцы, ни индейцы не забирались сюда. Через месяц слова "тарелка" и "вилка" забудем мы оба. Я к тебе прижимаюсь - скажи мне, скажи, что я здесь! В озере бьются планеты, каждая мельче амёбы. Молчаливые вздохи сосен поглощают голос, сразу весь! Первозданные шорохи, подобные Лете,* Пытаются проникнуть в палатку, сюда... Мы проснёмся с мозгами, пустыми как вода на рассвете - ...вода...

ЗИМНИЙ СЕЙНЕР В этой гавани больших пирсов почти что нет. Море пульсирует под тонкой кожей - это разлита нефть. Качаются красные и оранжевые баркасы, Ниже ватерлинии* ободранные до волдырей, Прикованные к причалам, старомодные, в ярких красках. Чайка едва удерживается на хлипкой рее, Не качаясь, хотя порывы ветра все злее и злее, Она неподвижна, словно одеревенелая, В сером официальном пиджачке, И гавань качается на якоре в жёлтом её зрачке. Посудина подплывает, как дневная луна белая, Скользит над рыбами, словно конькобежец, пируэты делая, Унылая, двухмачтовая, будто со старой гравюры. Три бочки мелких крабов с неё выгружают, Настил пирса скрипит, его едва удерживают сваи. Раскачивается шаткое здание портовой комендатуры, Коптильни, лебёдки, складские сараи, серые и хмурые, Какие-то мостики вдалеке... И не замечая стужи, Сплетничает на невнятом жаргоне вода, Запахи дёгтя и дохлой трески притаскивая сюда. Для бездомных и влюблённых этот месяц - что может быть хуже? Море за волноломом ледяные осколки кружит, Даже наши тени от холода синие - такой мороз! Мы хотели увидеть, как солнце из воды подымет рассветный веер, А вместо зрелища нам достался этот заледенелый сейнер - Бородатый от инея замерзающий альбатрос: Словно бы в целлофан завёрнут каждый поручень, каждый трос. Скоро солнце эту плёнку слижет и пар рассеет, И всё кругом закачается, в дымке дрожа... Вот уже верхушка любой волны блестит, как лезвие ножа.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ А там, в лесу, меня преследует ваш образ... Расин* Подкрадывается леопард. Однажды он убьёт меня. От жадности его горят Леса. Он горд, как взлёт огня! Его скользящий мягкий шаг Всё время за моей спиной, И в скалах коршуны кричат, Что он охотится за мной. Я - по камням, я - по шипам, Слепящим полднем сожжена... Какие страсти в нём кипят! Как злая кровь его красна! Пасть зверя - раною сквозной Алеет - да прольётся кровь! Он землю нюхает за мной, Он - мщенье за грехи отцов! Как зубы белые ликуют, Как яростна узоров страсть На этой шкуре! Поцелуи Всё иссушают. Это - власть Судьбы. Он обречён на голод. Где он пройдёт - пожар и мгла Долизывают ветви голые И обгорелые тела Тех женщин, кто... Угроза рядом, Всю рощу съест полночный зной, Он привлечён любовным чадом, Он дышит за моей спиной! На задних лапах неустанно Идёт, таясь в засадах снов, Как гибок он! Как чёрной сталью Сверкают пальцы рук и ног! Упруги бёдра. Голод гложет. Трещат деревья от огня, Бегу - и вспыхивает кожа, И пламя гонит прочь меня... А жёлтый взор, впиваясь в душу, Он сердца требует! Ну, на! Швыряю - и ещё мне хуже: Теперь вся кровь ему нужна! Меня подстерегает голос Там, где золой стал бывший лес, И я бегу, но тайный голод, Сверкая, валится с небес В меня! Вбегаю в башню страхов, И тёмная моя вина - За дверью. Там. Но ею пахнет, И кровь, как гром, в ушах слышна, И леопарда мягкий шаг По лестнице, всё заглуша... Вверх...

Вся комната - ящик, как крыса пищащий. Окно? Но оно перед новой стеной. И небо - фальшивка! И в ящике - ящик, Сквозь серую крышку которого Бог Увёл людей-ангелов. Травы волной Всё пишут на лицах могильных камней: "Пойми! Утонуть есть немало путей".