Сквозь зеркало языка. Почему на других языках мир выглядит иначе

В Талмуде сказано: «Четыре языка хороши, чтобы использовать их: греческий для песни, римский для битвы, сирийский для плача и еврейский для разговора»

В немецком девушка лишена пола, хотя у репы, скажем, он есть. Какое чрезмерное уважение к репе и какое возмутительное пренебрежение к девушке!

Почему по-русски вода – «она» и почему она становится «он», если в нее опустить пакетик чая?

(Соглашаясь с коллегами, научной карьеры не сделаешь.)

«Каков язык, таков и народ», – заключает Есперсен.

Культура в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества»[24]. Культуру здесь понимают как все человеческие черты, которые проявляются не как инстинкты, – другими словами, как синоним воспитания и противоположность «природе».

Гейгер же понимал, что соотношение восприятия цвета и его выражения в языке требует специального изучения. «Каково должно быть физиологическое состояние поколения, – спрашивает он, – которое может описать цвет неба лишь как черный? Может ли разница между ними и нами быть только в именовании – или и в самом восприятии тоже?»

С другой стороны, Цицерон делал ровно противоположные выводы из отсутствия слова в языке. В трактате «Об ораторе» (De oratore[9], 55 г. до н. э.) он произносит длинную проповедь об отсутствии греческого эквивалента латинского слова ineptus (означающего «неуместный» или «бестактный»). Рассел заключил бы, что у греков были такие безупречные манеры, что им просто не требовалось слово для описания несуществующего явления. Не таков был Цицерон: с его точки зрения, отсутствие слова доказывало, что этот порок был так широко распространен среди греков, что они его даже не замечали

подобно многим умным мыслям, она кажется простой, только когда до нее уже додумались другие.

ничего уже, что не было б другими раньше сказано[137].
(Теренций, «Евнух», 161 г. н. э.)
Pereant qui ante nos nostra dixerunt.
Пусть погибнут те, кто раньше нас высказал наши мысли[138].
(Элий Донат, комментарий к Теренцию, IV в. н. э.)[139]