Сын снеговика

Время кончилось,
хейт и сенсацию не раздуть,
и сквозь трещины в небе
на землю хлынула жуть,
чтоб хватать людей,
которые не пригнулись,
я смотрел, как в сторонке
молился и плакал дудь,
и к нему российские
беженцы подтянулись.

И смешалось всё,
превратилось в один вопрос,
и сплелись в объятиях дудь
и простой христос,
породнились беженцы,
жаба и бедный ужик,
всех убили, и все воскресли,
и всех спасли,
и на всех хватило в европе
родной земли,
и с тех пор, в гааге суд
перешёл на суржик.

Тридцать лет и три года
христос давал интервью дудю,
старожилы гадали:
это к засухе или к дождю,
оказалось — к войне, резне
и ракетным пускам,
далеко от распятия,
но ближе к эху, потом к гвоздю,
оказалось — христос хорошо
говорит на русском.

И продолжил он, заводной,
как ядрёна вошь,
и никак его не забанишь
и не заткнёшь,
больше в нём гордыни,
чем святости и таланта,
он взошёл на холм,
вытирая с ладоней слизь,
и вокруг него
украинские беженцы собрались —
слушать сына божьего
на языке оккупанта.

И христос говорил:
что спасения больше нет,
время кончилось,
как состраданье и вера в свет,
что отныне он —
сын, и дух, и отец в законе,
и омега и альфа
сменились на ви и зет
у него на спине,
на багровом, как снег, хитоне.