В исправительной колонии

Не отстрадав до конца, он будет до конца отомщен.

если бы я сначала вызвал денщика и стал его допрашивать, получилась бы только путаница

Вынося приговор, я придерживаюсь правила: «Виновность всегда несомненна».

Тут он почти против своей воли увидел лицо мертвеца. Оно было такое же, как при жизни, на нем не было никаких признаков обещанного избавления: того, что обретали в этой машине другие, офицер не обрел; губы были плотно сжаты, глаза были открыты и сохраняли живое выражение, взгляд был спокойный и уверенный, в лоб вошло острие большого железного резца.

– «Будь справедлив!» написано здесь, – сказал офицер еще раз.

– Может быть, – сказал путешественник, – верю, что написано именно это.

– Ну ладно, – сказал офицер, по крайней мере отчасти удовлетворенный, и поднялся по трапу с листком в руке; с великой осторожностью уложив листок в разметчик, он стал, казалось, целиком перестраивать зубчатую передачу; это была очень трудоемкая работа, среди шестеренок были, наверно, и совсем маленькие, порой голова офицера вовсе скрывалась в разметчике, так внимательно осматривал он систему колес.

– Читайте, – сказал он.

– Не могу, – сказал путешественник, – я же сказал, что не могу этого прочесть.

– Вглядитесь получше, – сказал офицер и встал рядом с путешественником, чтобы читать вместе с ним.

Путешественник подошел к офицеру и сказал:

– Вы еще не знаете, как я собираюсь поступить. Я выскажу коменданту свое мнение о здешнем судопроизводстве, но выскажу его не на совещании, а с глазу на глаз; да я и не намерен оставаться здесь так долго, чтобы участвовать в каких-либо заседаниях; завтра утром я уже уеду или, по крайней мере, сяду на судно.

Офицер, казалось, пропустил все это мимо ушей.

– Значит, наше судопроизводство вам не понравилось, – сказал он скорее для себя и усмехнулся, как усмехается старик над блажью ребенка, пряча за усмешкой свои раздумья. – Тогда, стало быть, пора, – сказал он наконец и вдруг взглянул на путешественника светлыми глазами, выражавшими какое-то побуждение, какой-то призыв к участию.

– Средства на содержание машины отпускаются теперь очень ограниченные. При прежнем коменданте я мог свободно распоряжаться суммой, выделенной специально для этой цели. Здесь был склад, где имелись всевозможные запасные части. Признаться, я их прямо-таки транжирил – транжирил, конечно, прежде, а вовсе не теперь, как то утверждает новый комендант, который только и ищет повода отменить старые порядки. Теперь деньгами, отпущенными на содержание машины, распоряжается он, и, посылая за новым ремнем, я должен представить в доказательство порванный, причем новый поступит только через десять дней и непременно низкого качества, никуда не годный. А каково мне тем временем без ремня управляться с машиной – это никого не трогает.

– Вы видите, – сказал офицер, – два типа разнообразно расположенных зубьев. Возле каждого длинного зубца имеется короткий. Длинный пишет, а короткий выпускает воду, чтобы смыть кровь и сохранить разборчивость надписи. Кровавая вода отводится по желобкам и стекает в главный желоб, а оттуда по сточной трубе в яму.

– Но что он вообще осужден – это хотя бы он знает?

– Нет, и этого он не знает, – сказал офицер и улыбнулся путешественнику, словно ожидая от него еще каких-нибудь странных открытий.

– Вот как, – сказал путешественник и провел рукой по лбу. – Но в таком случае он и сейчас еще не знает, как отнеслись к его попытке защититься?

– У него не было возможности защищаться, – сказал офицер и поглядел в сторону, как будто говорил сам с собой и не хотел смущать путешественника изложением этих обстоятельств.

– Но ведь, разумеется, у него должна была быть возможность защищаться, – сказал путешественник и поднялся с кресла.