Вопрос Финклера

Он хотел быть уверен, что если заплачет, то это будут слезы любви, а не слезы гнева.

Ну вот, теперь ты у нас еврей, — сказал он. — По такому случаю я приглашаю тебя на ужин — без Сэма — и хочу кое с кем познакомить. Они будут рады тебя повидать.
— Это звучит зловеще. Кое-кто. Кто именно? Какие-нибудь ревнители еврейских традиций, которые тщательно проверят мои основания называться евреем? Но у меня нет никаких оснований. И почему они не были рады меня повидать до того, как я сделался евреем?
— Это хорошо, Джулиан. Твоя подозрительность и обидчивость — хороший признак. Это уже по-еврейски.

это была одна из тех книг, которые ты начинаешь читать в юности и заканчиваешь в доме престарелых

Тревога, как тонкая едкая пыль, лежала на всем, к чему она прикасалась, и на всех, кого она знала, — по крайней мере, на всех знакомых ей евреях. Они тоже смотрели с подозрением и неуверенностью — не столько по сторонам, сколько в свое неопределенное будущее, которое начинало обретать жутковатое сходство с очень даже определенным прошлым.

— Гонять еврейские чаи? — уточнил Либор.
— А что такое еврейский чай? — поинтересовался Треслав.
— Он похож на английский, только его вдвое больше при том же объеме заварки.

Он долго не решался взяться за Маймонида, предвидя печальный конфуз, неизменно поджидавший его при чтении любого философского труда. Сколько раз он, бывало, плескался в прозрачных и ясных водах вступительных рассуждений автора, а через несколько страниц ясный свет вдруг начинал меркнуть, воды темнели — и вот уже он тонул в мутном болоте непонимания. Но с Маймонидом все вышло иначе. Маймонид вообще обходился без прозрачной воды, и Треслав ухнул в болото с первых же прочитанных фраз.

Похоже, я ошибся.
Либор пристально смотрел на свои руки.
— Да, твой рассказ был ошибкой, — произнес он, не поднимая глаз, как будто обращался совсем не к Треславу. — Возможно, даже большей ошибкой, чем твои действия. Я не хочу взваливать

Он говорил ей, что она — его судьба. Но кому, скажите, охота быть чьей-то судьбой?

— Я не пойду в синагогу, — сказала Хепзиба. — Не хочу ввязываться в эти нудные разборки: кто может, а кто не может читать поминальную молитву, где и как нужно при этом сидеть, что в этом случае позволено и что не позволено женщинам. И в каждой синагоге свой подход, смотря какое направление иудаизма там исповедуют. Наша религия создает нам массу затруднений. Лучше я буду молиться дома.

— Выходит, ваш Бог покинул вас потому, что вы достали Его своим нытьем? — помнится, спросил он Финклера по окончании концерта.