Хедвиг наконец-то идет в школу!

На самом деле ей хочется к себе домой, но она знает, что дороги ей в жизни не найти.

то печёшь или моешь посуду

и умчится в город, в редакцию газеты. Он

— Надо ей отомстить, — решает она.

Линда поджимает губы и серьёзно кивает.

Они долго сидят и размышляют, чего бы такого замутить. Высокие электрические свечки мерцают в окне. Вдруг Линда вскакивает.

— А ты знаешь, что, если налить воды на электричество, может ударить током?

Хедвиг знает об этом. И у них рождается план!

Из столовой доносится звон. Харриет моет посуду. Хедвиг и Линда вытаскивают из розетки вилку подсвечника. Потом откручивают одну лампочку и приносят из туалета воду в пластиковом стаканчике. Наливают немного в отверстие для лампочки и снова вкручивают её, но не до конца, чтобы Харриет пришлось самой вкрутить её поплотнее.

И убегают. Завтра утром, когда Харриет вставит вилку в розетку и закрутит лампочку, её шарахнет током. Ха-ха! Так ей и надо! Глядишь, научится получше готовить.

— И не забудьте! — говорит учитель, пока они убирают в портфели учебники по математике. — Завтра фотографируемся! Приходите нарядные!

Когда Хедвиг напоминает маме про фото, мама хватается за голову.

— Как я могла забыть! — кричит она. — Тебя же надо подстричь, ты так обросла!

Мама берёт кухонные ножницы. Но Хедвиг не хочет стричься: она вполне довольна своей причёской.

— Ну пожа-а-алуйста, — умоляет мама и ставит стул, пытаясь заманить её.

— Ни за что, — говорит Хедвиг. Как-то раз мама уже подстригала её, и все остались недовольны. Особенно мама.

Тогда мама бежит за кошельком и достаёт двадцатку.

— А если я приплачу тебе двадцать крон? — спрашивает она, помахивая бумажкой.

Хедвиг хватает двадцатку и садится на стул. За такие деньги может хоть налысо побрить.

Хедвиг грустно бредёт обратно к дороге. У неё девятнадцать писем и ноль соседей. В кофейнике грохочет одинокая печенька. Нижняя губа дрожит. Гадские соседи. Гадская дорога, у которой никто не живёт. Гадские дачники! В июне — так пожалуйста, они тут как тут, а на Пасху засели в городе, как куры на насесте. Наверняка ещё и конфетами объедаются.

С мокрыми от слёз глазами Хедвиг сбегает к ручью, перебирается на ту сторону и бежит дальше, домой. Я вам покажу, думает она. Я вам покажу! Голова у Хедвиг закипает от жажды мести.

Она берёт фломастеры и закрывается у себя в комнате. Потом выбирает цвет. Всегда трудно подобрать такой, чтобы было похоже на цвет кожи. В конце концов она останавливается на розовом и снова разворачивает все письма.

И начинает пририсовывать пиписьки. Петухам, курицам, цыплятам и зайчикам. Кому-то она рисует грудь — длинную отвисшую грудь. Кому-то вместо мужских пиписек она рисует коричневые кудряшки, как у тётенек. ВЕСЁЛОЙ ПАСХИ! — пишет она. ВЕСЁЛОЙ ПАСХИ! — с восклицательным знаком.

Она запихивает письма в карман и снова выходит из дома. Солнце стоит уже не так высоко. Скоро оно исчезнет за елями, далеко у горизонта.

Добравшись до дачных домиков, Хедвиг раскладывает письма по ящикам. Иногда она даже опускает по два письма в один ящик, потому что писем слишком много. Наконец карман пуст, и она бежит домой. Смех клокочет у неё в животе. Вот бы увидеть лица дачников, когда они приедут в июне и откроют свои почтовые ящики.

послушание у Хедвиг хромает. Очень уж она строптивая.

Мама и папа перестают улыбаться.

В машине по дороге домой они тихо шепчутся о том, что педагог, который ещё не окончил институт, не должен высказываться на индивидуальной встрече. Потом папа шутит, что лицо у новой учительницы похоже на вафельницу. Мама прыскает со смеху.

— Да! — кричит Хедвиг. — Точно, вафельница!

Мама и папа замолкают.

— Тихо, — говорит мама. — Ничего смешного, папа просто неудачно пошутил.

Но Хедвиг всё слышала. Ха-ха! Учительница и вправду лицом похожа на вафельницу.

— ХА-ХА! — гогочет Хедвиг и складывает большой и указательный пальцы колечком, как делают профессионалы, довольные своей работой.

Когда они возвращаются из школы, мама убегает к себе и запирает дверь.

Как же несправедлива жизнь, думает Хедвиг.