Диктатура на деле выступала все чаще и определеннее на первый план, но, вероятно, лишь потому, что Цезарь хотел использовать ее в том смысле, который она имела издавна в конституционном механизме, т. е. как чрезвычайная власть для преодоления чрезвычайных же кризисов. Она мало годилась быть выражением новой монархии, так как за ней уже закрепилась репутация исключительного и непопулярного учреждения, и от представителя демократии вряд ли можно было ожидать, чтобы он избрал для прочного учреждения ту самую форму, которую гениальнейший боец противной партии создал для своих целей.