Тайна Трех. Египет и Вавилон

Зачем нужно христианство, это, может быть, еще помнит кое-кто из бывших христиан; но зачем нужно язычество, этого уже и само христианство не помнит.

Боги любят и мудрых делать глупыми.

И те, кто молится: «помоги моему неверию», может быть, верят больше других.

в половой любви, чужое тело входит в мое, и мое в чужое, не для того, чтобы разрушить, убить, а чтобы познать друг друга, как «Адам познал Еву»

Каждое время считает себя единственным и отчасти право. В каждом времени есть то, чего никогда еще не бывало и никогда уже не будет. В чем же единственность нашего времени?

В столкновении великой религиозной истины с великою религиозною ложью. Сейчас ложь и истина схватились в такой смертельной схватке, как еще никогда. Мир дошел до какой-то крайней точки, до какого-то вершинного острия, akmê, и весь на нем колеблется, как на острие ножа.

Мир гибнет, оттого что забыл Мать.
Мужское возобладало над женским. Война есть дело мужское, – и вот, война бесконечная: «Все будут убивать друг друга». И погибнет мир в огне войны, если не потушат огня слезы Матери.
XXXV

Какая разница между Отцом и Матерью? Этого не знают мудрецы – знают дети: Отец накажет, Мать простит.
XXXVI

Все язычество – христианство до Христа – есть неутолимая тоска о Сыне; все христианство после Христа есть неутолимая тоска о Матери.
Наступила ночь Отца – взошло солнце Сына; наступает ночь Сына – взойдет солнце Матери.

Св. Климент Александрийский сохранил не записанное в Евангелиях изречение Господа, аграфон: «Спросила же Его Саломея: Когда придет Царствие Твое? И сказал Иисус: Когда два будут одно, и мужское будет женским, и не будет ни мужского, ни женского» (Clemens Alexandr. Stromata, III, XIII, 92).

«Я не делал зла, не насильничал, не крал, не убивал, не лгал… не прелюбодействовал… не гневался до ярости… Я никого не заставлял плакать… не отнимал молока у грудного младенца… не принуждал людей работать сверх сил… Я был отцом для сирот, мужем для вдов… Я питал алчущих, поил жаждущих, одевал нагих… я чист, я чист» (Кн. Мертв., 125). – «Войди в таинственную дверь Аменти» (загробного мира), – отвечает Озирис. И человек входит – воскресает (Кн. Мертв., 126).
Десятисловие Моисеево не выше этого, и вообще выше нет ничего, до Нагорной проповеди.

Определить с точностью меру этого знания мы не умеем не только потому, что оно слишком смутно, бессознательно – «многое можно знать бессознательно» (Достоевский), – но и потому, что самый способ египетского мышления чересчур отличен от нашего: сила нашей мысли – в уме, а египетской – в сердце; недаром для «сердца» и «ума» у них одно слово: «сердце».

«То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет… Сеется тело душевное, восстает тело духовное»