Блабериды

Зачерствел ли я? Воспоминания о женщине, которая, как слепая кротиха, пыталась пробиться к своему ребёнку, мучили меня. Всё, что я в данный момент мог сделать для неё — не публиковать фотографии. Я удалил их сразу, чтобы не передумать потом.
Узнав о фотографиях, Алик поставил бы их на лобное место сайта. Чем больше людей пропустят трагедию через сердце, тем меньше трагедий в мире, сказал бы он. Хотелось бы верить, что это так. Но чужие трагедии для большинства из нас — что-то вроде приправ, чтобы скрасить однообразие жизни. Это становится очевидным через день или два, когда всё возвращается на круги своя.
Моя профдеформация зашла слишком далеко. Для меня это ещё один рабочий день, тяжёлый и нервный, но терпимый, если не думать о той женщине-кротихе.
А для них? Насколько искренне сочувствие блогеров? Но ведь без подобной игры трудно сохранять похожесть на человека. Дело не в искренности — главное, не дать людям повод кинуть в тебя камень.
Несколько лет назад

Осень решала вопрос по-своему, однозначно. Осень — это репетиция смерти, которая приучает смиряться с тем, что есть. Когда мелкий дождь клеился на лицо и в ногах хлюпало, я чувствовал раскрепощение от невозможности что-то потерять или куда-то не успеть. Я вдруг понимал, что вся нервозность происходит не из-за жизненных обстоятельств, а из-за попыток им сопротивляться. А точнее, из-за нашей неуступчивости в мелочах.

Иногда стояние на месте — способ добраться к цели. Вы не замечали, что одинаковые усилия порой дают разные результаты? Если использовать приливные волны, можно двигаться, почти не прилагая усилий. Но не это главное. Понимать себя частью процесса — ещё не предел. Можно выйти за его рамки, где начинается абсолютная свобода. Можно подняться над волнами.

Когда человек долго ищет причину явления, но заходит в тупик, ему проще думать, что явления нет. Если мы видим огонь, но не понимаем, что именно горит, проще считать его оптическим эффектом. Особенно, если находишься далеко.

Интернет должен был показать людей во всём многообразии, но он показал, что люди удивительно однообразны. Что все ездят в отпуск и периодически чем-то недовольны. И всем будто по пятнадцать лет.

Иногда спикеры пытаются купить журналистов избыточной вежливостью, что особенно хорошо работает, если спикер высокопоставленный, а журналист — тщеславный

Летом Алик привёл нанятого им коуча, который неделю изучал работу редакции, устраивал по три совещания в неделю, а в конце разродился регламентом работы редакции из шести частей. Теперь половину времени на планёрках мы сопоставляли вчерашние материалы с требованиями регламента. Он описывал все аспекты работы: заголовки, жанры, типы ссылок, поисковую оптимизацию, технологии разговора с трудными спикерами и массу других нюансов. Восемь страниц текста посвящалось обработке пресс-релизов, из которых одна страница содержала выписанные в четыре столбика канцеляризмы, употребление которых в наших текстах запрещалось подчистую. Среди них были и безобидные, на мой взгляд, слова, вроде «соответствующий», «однако» и «например», которые очень хотелось протащить в текст. Но Гриша с его способностью поглощать за три вечера монографии выучил регламент почти дословно, и нам пришлось несладко. Вместо слова «например» я стал использовать близкие по смыслу вводные «скажем» и «так»

Неля жила на повышенных оборотах. В промежутках между работой она успевала зажечь в ночном клубе, сплавиться на каяках, отвезти детей бывшему мужу, повздорить с нынешним, а вечером снова написать трогательный пост о том, как несутся прочь года, а она всё ещё чувствует себя маленькой беззащитной девочкой, которая смотрит на полную луну

Да, Борька, мы выживаем в трудное время. Мы поглощены рутиной. Мы пишем для души под прикрытием фантомных вкладок браузера и никому не нужных статей. Мы занимаемся настоящей журналистикой в свободное время. Настоящая журналистика теперь возможна лишь на правах личной инициативы. Не проси, Боря, а бери. Бери, как это сделал я

Есть особая разновидность журналистского зуда — желание поделиться только что написанным текстом. Мнение первых читателей крайне важно. Пусть потом их будут тысячи, но если текст увидел лучший друг, жена или главред, ты уже чувствуешь, что всё не напрасно.
Есть и ещё один журналистский зуд — страх опоздать. Можно готовить статью полгода, но в день выхода всё равно кажется, что нужно было выкладывать на сутки раньше, потому что накануне самый благодарный читатель собрал вещи и отбыл в длительный отпуск