В комнате был черный телевизор, а пульт находился прямо на конце столика. Интересно, был ли он подключен к кабельному. У него редко выдавалось время, чтобы смотреть телевизор. Журналы Мэнс Хэлф (Men’s Health) и Ролинг Стоун (Rolling Stone) лежали на верхушке кофейного столика, разбросанные как колода карт. Я подняла один из них и пролистала, вдруг ощутив недостаток отдыха и усталость. Зачем я приехала? Доказать себе, что люблю ТиДжея? Или не люблю?
Диван едва прогнулся подо мной, когда я села. Он был светло-серого цвета, твидовый, с коричневыми кожаными вкраплениями. От ткани слегка чесалась спина. Пространство выглядело совершенно по-другому, чем когда я была здесь в прошлый раз. Чистый запах мускуса уже не был таким вызывающим. Я бросила взгляд на вид из огромного окна, где шумел залив, и внезапно поняла, что он уже не был таким таинственным; казалось, будто чувство совершенства, которым обладал ТиДжей, больше не способно было очаровать меня. Всего несколько недель с Трентоном все изменили. Вдруг стало нормальным желание устраивать беспорядок и допускать ошибки, и чувство какой-то неопределенности, такое сильное, которое олицетворял собой Трентон… все то, что я видела в себе и так в себе не любила. Потому что хотя мы и боролись друг с другом, у нас были цели. Совсем неважно, что нас там сейчас не было. Важным было то, что мы оба терпели неудачи, и полные провалы, но мы поднимались, отряхивались и продолжали идти дальше — и делали это лучше всего. Трентон не просто делал все это пристойно; он достигал всего этого с удовольствием. Вместо чувства сожаления из-за того, что мы не могли быть там, где хотим, мы могли гордиться тем, к чему мы стремились и что могли бы преодолеть, чтобы этого достичь.
Я встала и подошла к широким окнам, глядя на улицу внизу. Трентон догадался, что я делала, и примчался в аэропорт, умоляя чуть ли не на коленях, чтобы я осталась. Если бы я была единственной по другую сторону баррикады, простила бы я его? Мысль о том, что он чувствовал себя отвергнутым и одиноким по дороге домой, заставила мои глаза наполниться слезами. А пока я стояла в идеальном месте, которым владел идеальный мужчина, завернутая в его простыни и давала волю слезам, сожалея о том, что оставила позади прекрасного художника, который за меня боролся.
Я провела детство в ожидании своего первого дня свободы. Почти большую часть времени до совершеннолетия каждый день желания откладывались на завтра. Но сейчас, впервые в жизни я захотела вернуться назад, в прошлое.