Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»

Застава Кондратьева весь июль отходила на восток. Это был уже отряд, хорошо познавший тактику боев в тылу противника. По дороге присоединялись мелкие группы, одиночные бойцы и командиры.
Путь прокладывала разведка, нащупывая места, где можно пройти. Наугад не лезли, избегая столкновений с крупными силами.
Внезапно и безжалостно истребляли небольшие посты, патрули. Подстерегали на дорогах транспорт, обозы и, подпустив поближе, расстреливали в упор, никого не захватывая в плен. Шла война насмерть, и люди это давно поняли.
Удачные засады позволяли запасаться боеприпасами и продовольствием, Кондратьев скрупулезно заносил боевые операции в пограничную книгу, которую вел каждый день. Документы убитых немцев собирал замполит Зелинский. Кондратьев не сомневался, что предстоит отчитываться за все действия отряда в период выхода из окружения.

Много чего насмотрелся в Испании, где гражданская война не уступала по жестокости нашей российской.
Видел, как под рев толпы вешают в Мадриде на фонарных столбах каких-то людей, заподозренных в шпионаже. Расстреливают без разбора подозрительных мужчин, задержанных на улицах после комендантского часа.
Майор многое бы мог рассказать о войне, которая шла в здешних местах. Как распиливали живьем его коллег-чекистов, попавших в руки бандеровцев. Как приветливо улыбался ему парень, похожий на студента, а затем дважды выстрелил в упор из старого револьвера.
Лескова не щадили, и он не щадил врагов. Не пускался в рассуждения, когда целыми семьями выселяли крестьян, не подчинившихся новой власти. И когда наступала его очередь приводить в исполнение смертные приговоры, шел куда положено, не глуша переживания стаканом водки.

Среди нападавших бандеровцев поднялась суета. Стрельба продолжалась, но парни в свитках и картузах с трезубцами растерянно высовывались и призывали друг друга быстрее покончить с русскими.

наткнулись на листовки. Двадцать восьмого июня взят Минск, тридцатого июня – Львов. Стремительное наступление немецких войск продолжается. И рядом другие листки с призывом: «Бей жида-политрука, морда просит кирпича!»

Кроме жары и хищников, поработали бандеровцы.
Их привычки бойцы уже знали. Вспоротые животы, изрубленные тесаками и топориками головы, лица, сплющенные ударами дубин. И густой запах тления, выжимающий тошноту. Кто сказал, что у смерти сладковатый дух? Она пахнет разложившейся гнилой плотью и невольно гнетет людей, напоминая, как просто уходят из жизни на войне.

В районе Дубно, Луцка и Берестечко, что примерно в ста километрах северо-восточнее Львова, 26 – 30 июня развернулось мощное танковое сражение. На участке шириной шестьдесят километров столкнулись в бою почти две тысячи танков, причем преимущество было на стороне Красной Армии.
В шеститомнике Великой Отечественной войны, изданной во времена Хрущева, эта самая крупная битва начала войны описана странно.
Реальное развитие событий старательно заменили пустыми, ничего не значащими фразами о героизме, самоотверженности, упорных боях, и слова эти будут повторяться из тома в том. Чем-то надо заполнить тысячи страниц искаженной до неузнаваемости истории. Не правдой же? Легче до бесконечности приводить эпизоды сказочных подвигов наших бойцов, расписывать полководческие таланты увешанных орденами генералов, разбегавшихся как мыши под вражескими ударами. Причем бежали они впереди, а не позади своих войск. Так легче спасти свои бесценные, очень нужные стране жизни.
Подводя итоги этого жестокого побоища, современные военные историки, не скованные до такой степени цензурой, а особенно партийной идеологией, дали через много лет ясную, хоть и горькую для нас оценку тех событий.
В то время, когда капитан Зимин выводил с боями из окружения остатки стрелковых батальонов и пограничных застав, командиры наших механизированных корпусов и танковых дивизий (все в генеральских званиях!), не проявляя особой решительности, вводили по частям, разрозненно, без связи друг с другом свои силы.
А силы имелись немалые. В войсках первого эшелона Юго-Западного фронта насчитывалось около 5 тысяч танков, в том числе 600 самых современных машин Т-34 и КВ. Да и легкие БТ-7 и Т-26, которые партийные историки десятилетиями приравнивали к устаревшему хламу, по большинству показателей не уступали немецким танкам сорок первого года.
У них была слабая броня (впрочем, ненамного хуже немецкой), плохие радиостанции, но сильные для того времени 45-миллиметровые пушки, высокая маневренность и смелые экипажи. Главное, не хватало организованности и решительности командования.
Сотни танков шли с опозданием, плутали по дорогам, сжигали подшипники и останавливались, опустошив баки с горючим, не дойдя до места боя. Восьмой механизированный корпус, имевший 900 машин, в том числе 170 современных танков Т-34 и КВ, пройдя пятьсот километров, потерял половину своих машин, еще не вступив в бой. Не лучше обстояли дела и в других корпусах.
Я уже не говорю об орудиях, минометах, грузовиках, бесследно исчезавших среди неплохих дорог Западной Украины. Да и само сражение, как описывается в документах, почти не управлялось командованием фронта.
Результат: 175 тысяч погибших и попавших в плен бойцов и командиров, горы разбитой или вышедшей из строя бесхозной техники и торопливое отступление. Тридцатого июня немцами был взят Львов, а двумя днями раньше – Минск.
Но я пишу не историческое повествование. Моя цель рассказать об упорных боях пограничных застав, других частей, принявших удар на Юго-Западной границе. А уделил несколько слов танковому сражению, потому что оно имело весьма трагичные последствия для остатков полка капитана Зимина и шестой заставы Журавлева.

– И погибшие красноармейцы, – добавил второй разведчик.
– Тоже бандеровцы поработали? – спросил Зелинский.
– Ну что вы, товарищ политрук. Их сотни лежат. Немцы наступали. Распухшие, воронами поклеванные, без оружия, а вот обувь, наверное, местные сняли.
– Сотни, – недоверчиво покрутил головой Зелинский. – Вас послушать, полки разгромленные лежат.
– Ну, это вам судить, – недовольно буркнул сержант. – Мы доложили что есть. И четверых товарищей в бою потеряли.
– Осторожнее надо, – только и нашел, что ответить, политрук, который в разведку отродясь не ходил и мало представлял рискованную работу разведывательных групп, где слово «осторожно» часто граничит с нерешительностью и даже трусостью.

Довоенная концепция наступательных операций (об отходе и речи не шло!) как-то не учла, что многочисленные раненые и контуженые могут связать по рукам и ногам крупное подразделение.

В эти первые дни войны обе стороны с удивлением обнаруживали в действиях противника методы и приемы, которых совсем не ожидали.
Наше командование столкнулось с четким взаимодействием немецких частей, которые умело продвигались на восток, находя слабые места в обороне красноармейских подразделений.
Для немецкого командования стало неожиданным и неприятным сюрпризом, когда дружно и зло огрызнулись пограничные заставы. Имевшие лишь стрелковое оружие, они вели ожесточенные бои весь первый день войны, несмотря на явное преимущество частей вермахта в тяжелом вооружении и количестве личного состава.
Возле каждой разрушенной до основания заставы оставались немецкие кладбища. Ряды аккуратных березовых крестов с табличками и касками наверху говорили, что упорство штурмовых частей наткнулось на такое же упорство пограничников.
Уже не стоял вопрос, брать ли бойцов погранзастав в плен или нет. Пограничники, принадлежавшие к ведомству НКВД, в плен не сдавалась. Те немногие, кто попадали раненые или контуженые, снисхождения не заслуживали – слишком велики были потери вермахта в бою с ними уже в первые часы боевых действий.

В бою, а особенно в рукопашном, не берут пленных и не просят пощады. Смелые дерутся до последнего, а трусов убивают в спину.