Лигейя

которая была моим другом и невестой, и сделалась потом товарищем моих занятий и, наконец, супругой моего сердца.

я должен был наконец достичь своей цели, придти к мудрости, которая слишком божественна и слишком драгоценна, чтобы не быть запретной!

И если действительно тот дух, который назван Романом, если эта бледная, туманнокрылая Ashtophet языческого Египта председательствовала, как говорят, на свадьбах, сопровождавшихся мрачными предзнаменованиями, нет сомненья, что она председательствовала на моей.

Мне хотелось бы ее утешить, мне хотелось бы ее уговорить; но – при напряженности ее безумного желания жить – жить – только бы жить – всякие утешения и рассуждения одинаково были верхом безумия.

Во тьме безутешной – блистающий праздник,
Огнями волшебный театр озарен!
Сидят серафимы, в покровах, и плачут,
И каждый печалью глубокой смущен,
Трепещут крылами и смотрят на сцену,
Надежда и ужас проходят как сон,
И звуки оркестра в тревоге вздыхают,
Заоблачной музыки слышится стон.

Имея подобие Господа Бога,
Снуют скоморохи туда и сюда;
Ничтожные куклы приходят, уходят,
О чем-то бормочут, ворчат иногда,
Над ними нависли огромные тени,
Со сцены они не уйдут никуда,
И крыльями Кондора веют бесшумно,
С тех крыльев незримо слетает Беда!

Мишурные лица!- Но знаешь, ты знаешь,
Причудливой пьесе забвения нет!
Безумцы за Призраком гонятся жадно,
Но Призрак скользит, как блуждающий свет;
Бежит он по кругу, чтоб снова вернуться
В исходную точку, в святилище бед;
И много Безумия в драме ужасной,
И Грех – в ней завязка, и счастья в ней нет!

Но что это там? Между гаэров пестрых
Какая-то красная форма ползет
Оттуда, где сцена окутана мраком!
То червь,- скоморохам он гибель несет.
Он корчится!- корчится!- гнусною пастью
Испуганных гаэров алчно грызет,
И ангелы стонут, и червь искаженный
Багряную кровь ненасытно сосет.

Потухло – потухло – померкло сиянье!
Над каждой фигурой, дрожащей, немой,
Как саван зловещий, крутится завеса,
И падает вниз, как порыв грозовой –
И ангелы, с мест поднимаясь, бледнеют,
Они утверждают, объятые тьмой,
Что эта трагедия «Жизнью» зовется,
Что Червь Победитель – той драмы герой!

Я приник к ней и опять услыхал заключительные слова отрывка из Глэнвилля:- «И не уступил бы человек ангелам, даже и перед смертью не склонился бы, если б не была у него слабая воля!»

к возлюбленной, к священной, к прекрасной, к погребенной

Много лет прошло с тех пор, и память моя ослабела от множества страданий.

И ангелы, с мест поднимаясь, бледнеют,
Они утверждают, объятые тьмой,
Что эта трагедия «Жизнью» зовется,
Что Червь Победитель – той драмы герой!

Я упивался воспоминаниями об ее чистоте, об ее мудрости, о благородной воздушности ее ума, о ее страстной, ее полной обожания любви