Бродяги Дхармы

С приступом грусти вспомнил я, как серьезно относился он всегда к вопросам еды; хотел бы я, чтобы весь мир так серьезно относился к еде, вместо того чтобы заниматься дурацкими ракетами, машинами, взрывчаткой, изводить на это деньги, которые можно было потратить на что-нибудь вкусное, а в результате только снести башку себе и другим.

Уже стемнело, когда он внезапно прискакал, пьяный в стельку, с криком: «Представляешь, Смит! Прихожу я на буддистскую лекцию, а там все пьют сакэ из чайных чашек! Все эти сумасшедшие японские святые! Ты был прав! Это не имеет значения! Мы все напились и беседовали о праджне! Так здорово было!» И больше он со мной никогда не спорил.

Однажды ночью я медитировал в настолько совершенной неподвижности, что два комара прилетели и сели на обе мои скулы, долго сидели, не кусая, да так и улетели, не укусив.

Все повторяется, все через это проходят, ученики и учителя, вначале надо найти и приручить быка собственного сознания, потом отказаться от него, наконец постигнуть ничто, как показано на этой пустой картинке, и, постигнув ничто, постичь все – весеннее цветение деревьев, а затем спуститься в город, чтобы напиться с мясниками, подобно Ли Бо.

Тишина столь полна, столь совершенна, что слышишь биение собственной крови в ушах, но громче него тот таинственный звон – алмазным звоном мудрости назвал бы я его, загадочный шум самой тишины, огромное «Ш-ш-ш», напоминающее о чем-то родном, но забытом в суете будней. Как хотел бы я объяснить это тем, кого люблю – матери, Джефи, но слов нет, чтобы описать чистоту Ничто, его совершенство. «Есть ли учение, годное для всех живых существ?» – спрашивали, должно быть, нахмуренного снежного Дипанкару, и ответом его был алмазный звон тишины.

Во время этого видения и последующих действий я четко осознавал, что люди заболевают, используя физические возможности наказать самих себя, благодаря саморегулирующейся природе – от Бога, или от Будды, или от Аллаха, называй Бога как угодно, так что все получается автоматически.

Рэй, только не надо мне христианство проповедовать, так и вижу, как ты на смертном одре целуешь крест, как Карамазов какой-нибудь, или как наш друг Дуайт Годдард – жил буддистом, а перед смертью вернулся в христианство. Нет, это не для меня, я хочу каждый день часами медитировать в пустынном храме перед запертой статуей Кваннона, которую никому не позволено видеть, ибо она обладает чрезмерной силой.

Все повторяется, все через это проходят, ученики и учителя, вначале надо найти и приручить быка собственного сознания, потом отказаться от него, наконец постигнуть ничто, как показано на этой пустой картинке, и, постигнув ничто, постичь все – весеннее цветение деревьев, а затем спуститься в город, чтобы напиться с мясниками, подобно Ли Бо.

Пища для чрева, и чрево для пищи; но Бог уничтожит и то и другое

И никого не боялся: всегда скажет, что думает. Вот это я люблю: когда перестанут люди говорить, что думают, тут мне и на покой пора, заберусь на самую верхотуру, да где-нибудь там в сарайчике и сдохну.