Сын Люцифера. Книга 1. Начало

Горше смерти женщина, потому что

она — сеть, и сердце ее — силки, руки её

— оковы».

Екклесиаст

Тяжело ли терять близких, друзей?

И ответил задумчиво Люцифер Своему Сыну:

— Да.

И снова мигнуло, мелькнуло что-то перед глазами Сына Его, и опять увидел Он себя в черной броне, сидящим на коне, и ту же самую равнину и те же бесконечно-стройные, ослепительно-белые шеренги впереди. Только теперь все пространство между Ним и этими шеренгами было завалено грудами тел в белоснежных доспехах. Их было много, очень много этих тел, они лежали повсюду, насколько хватало глаз, до самого горизонта.

Он поднял перед собой согнутую в локте левую руку, и сидевшая на плече птица сразу же неуклюже спрыгнула ему на перчатку. Ворон был весь изранен. Одно крыло у него было перебито, левая лапа почти отрублена и висела на одной только коже. Он внимательно осмотрел птицу, дунул легонько — и раны зажили, кости срослись. Но чтобы полностью восстановиться, ворону нужно было время.

Он снова посадил птицу себе на плечо и, не обращая никакого внимания на замершие перед ним, ощетинившиеся пиками бесконечные шеренги, легко спрыгнул с коня, наклонился к собаке и потрепал ее по голове. Пес благодарно заскулил и завилял обрубком хвоста. Ему тоже здорово досталось. Очень здорово. Даже больше, чем птице. Еще одного боя ни он, ни она не выдержат.

Конь… Да… Рана… Еще одна… И вот еще рубленая…

Тогда Он повернулся спиной к шеренгам и медленно побрел прочь с вороном на плече, бегущей собакой рядом, ведя на поводу коня.

Сзади звонко и мелодично заиграли ангельские трубы, подавая сигнал к атаке, послышались резкие отрывистые крики команд. Но шеренги не шелохнулись, ни один из воинов не двинулся с места.

Услышав за спиной все эти звуки, Он на секунду приостановился и медленно обернулся. Трубы и крики разом оборвались. Мертвая тишина повисла над полем. Ужас сковал шеренги, и под Его немигающим взглядом они словно отшатнулись, качнулись еле заметно назад.

Люцифер помедлил еще мгновенье, потом снова повернулся и среди висящей над полем звенящей тишины так же спокойно и неторопливо продолжил свой путь.

Ну?.. Ничего. Дар не пробудился.

Илья встал, зевнул и пошел умываться. Он чувствовал себя на удивление легко и свободно. Как человек, только что чудом избежавший огромной опасности

Что ты можешь «решить»?! Ты же не Бог, чтобы жизнью-смертью распоряжаться? Жизнь у близкого человека отнимать

Так она и будет такая вот распухшая и страшная жить вечно. До самой моей смерти… И папа тоже… И Наташка… Да я с ума просто сойду!! Да я от одной только мысли этой схожу

он оказался в действительности совсем не таким, каким себя всю жизнь считал. Не таким благородным. Хорошим, добрым, искренним, честным. Горько это было сознавать, но деваться было некуда. Приходилось признавать очевидное. Благородному человеку такие подленькие мыслишки вообще никогда бы в голову не пришли. Он просто делал бы, что от него требовали обстоятельства, и слова бы не сказал. Нельзя же бросать близкого человека в беде

Он чувствовал, что эта страусиная политика, попытка спрятать голову в песок, ничего не видеть и ни о чем не думать — глупа, недальновидна и даже по сути глубоко оскорбительна для него самого (он что, боится? боится взглянуть в лицо правде? в чем дело-то?), но ничего не мог с собой поделать.

Вы сможете поддерживать жизнь в любом человеке. В родителях… ну, в общем, в ком захотите. Это будет только от Вас зависеть, жить им или умереть, Вы меня понимаете? — мужчина как-то странно посмотрел на Илью.

Так уж человек устроен. Хватается в случае нужды и беды за любую соломинку

Блаженны плачущие, ибо они утешатся».

Евангелие от Матфея