Путешествие Баурджеда

Это был ливиец – светлокожий, с большими синими глазами юноша, красивый той очаровательной, задумчивой, почти девической красотой, которая свойственна ливийцам в юном возрасте.

– Я только след на пыли от ног великого мудреца

– Великое знание, – медленно заговорил он, – опасно, если открыто для не умеющих держать сердце свое.

Взгляд жреца стал тяжелым и пристальным, он погрузил его, словно копье, в глаза Джедефра.

На стене, совсем близко от угла пирамиды, лепились столбики, увенчанные массивными изваяниями коршунов с опущенными крыльями. На груди каждой птицы зияло большое круглое отверстие. Ветер, врываясь в эти отверстия, производил мелодичные низкие звуки, полные глубокой печали. Казалось, что самые стены гробниц вечно плачут о похороненных в них женщинах.

Солнце зашло, закат быстро мерк, ослабевший ветер стал прохладным. Фараон встал, нарушив молчание:

– Я сделался усталым, сердце мое следует дремоте![35]

Джедефра удалился в каюту на корме в сопровождении хранителя сандалий.

Эти «высоты», резко возвышаясь над плоской страной, поднимали ввысь, утверждая в вечности личность фараона.