Дом голосов

Перемена имени, даже единожды в жизни, дестабилизирует человека, наносит серьезный урон самооценке

Ничто так не повышает настроение, как дружный смех, который делишь с любимым человеком

Каждый ребенок живет в своем времени

Перемена имени, даже единожды в жизни, дестабилизирует человека, наносит серьезный урон самооценке. Поэтому до чрезвычайности усложнена законная процедура смены идентичности.

Пьетро Джербер проследил взглядом параболу, которую описал бумажный шарик, прежде чем присоединиться к прочему мусору.

Я не знаю, высокий мой отец или низенький, худой или толстый. Не смогу описать, какие у него глаза, какой нос. Есть ли смысл в том, чтобы знать, какого цвета у него волосы? Для меня важно, что они курчавые и густые и их никак не привести в порядок. Однажды, когда папа пытался их как-то укротить, расческа запуталась у него в волосах, и мама долго работала ножницами, чтобы высвободить ее.
Руки у моего отца мозолистые, а когда он берет в ладони мое лицо, пахнут сеном. Больше никто не может знать такой подробности. Именно это делает его моим отцом. Благодаря такой незначительной детали он никогда не будет отцом кого-то еще. А я навсегда останусь его дочерью.
У мамы розовая родинка на левой лодыжке. Ее не видно, она совсем крохотная: маленькая драгоценность. Нужно смотреть очень внимательно, а главное, быть к маме очень близко, чтобы заметить. Поэтому, если ты не дочь и не мужчина, который ее любит, то так ничего и не заметишь.

Шестилетний мальчик с кожей тонкой до прозрачности, похожий от этого на привидение, по-прежнему молчал.

ак же так получилось? Сам дом позвал ее, другого объяснения нет. Иногда балки потолка зловеще скрипели или мелодично стонали. Папа говорил, что дом проседает, давит на фундамент: так пожилая синьора, сев в кресло, время от времени ерзает, устраиваясь поудобнее. Засыпая, девочка услышала такой звук, и ей показалось, будто кто-то зовет ее по имени. Вот и все.

Вы замечали, что когда взрослого просят описать родителей, он никогда не рассказывает, какими они были в молодости, но в большинстве случаев склонен описывать стариков? — рассуждала Ханна. — Я часто думала над этим и нашла объяснение: по-моему, дело вот в чем — когда мы приходим в мир, родители уже там. И мы, вырастая, уже не можем вообразить, что маме и папе тоже было когда-то двадцать лет, хотя вероятно, что мы в то время уже присутствовали в их жизни.

При церкви есть колокольня с маленьким колоколом, но мы не можем звонить.