Народное творчество русского Севера

Иногда, после объезда известноий местности архиереем, десятки старых

церквеий приговариваются к уничтожению, как ненужныий хлам.

И отчего бы не отнять эти старинные драгоценные народные

архитектурные памятники у духовенства? Пусть это не будут больше церкви,

но пусть они останутся, как этнографические реликвии от прошлого времени.

Вся комната была

уставлена точнеийшими копиями с швеийцарских резных деревянных изделиий,

т. е. там были тщательно вырезанные из дерева горные козлы и серны,

тирольские домики, разрезальные ножички с копытцем козы вместо ручки

и т. д. и т. д. Лицо, находившееся при этоий выставке, сообщило мне, что вся эта

«Швеийцария» сработана в вологодскоий же губернии, под верховным

руководством «постоянноий выставки» и с особоий гордостью указало мне

деревянного резного ангела-хранителя, взятого прямо со страниц «Нивы». Я

нашел там все кантоны Швеийцарии и ни одного уезда вологодскоий губернии.

Архангельскиий губернскиий музеий не содержит в себе этих козлов. Там

довольно полно представлена промысловая сторона Северного края. Много

моделеий рыболовных судов и сетеий, большое количество боченков всех

форматов для соления рыбы; много чучел северных звереий и птиц; видно, что

над этим постарались. Там же имеются такие курьезы, как старыий мундир

городничего (sic) и скелет монстра-теленка, родившегося о двух головах. Но

меня, как художника, поразило нищенское количество костюмов, тканеий и

вышивок края, изобилующего всем этим.

* * *

Эту статью я посвящаю тем моим впечатлениям о крестьянском

творчестве, которые я вынес из моих трех кратковременных летних поездок

по губерниям Вологодскоий, Олонецкоий и, частью, Архангельскоий. Материал

слишком обширен, чтобы охватить его одною статьеий, а потому, оставив

многое для другого раза, я даю несколько фотографиий с виденных мною

деревенских деревянных церквеий, с самых простых обыденных деревенских

вышивок и набоек и некоторых предметов домашнего обихода.

К сожалению, художники наши ещеё мало занимаются разработкоий

орнаментальных и декоративных мотивов. Таких помощников поддержания

правильного народного ручного труда очень мало; один, два и обчелся. Из

молодежи большинство черпает свои историко-этнографические познания из

мест, подобных бутафорскоий в академии художеств, стремясь писать

громадные никому ненужные полотна на исторические темы.

Народное творчество кончилось. Это значит, что народ перестал быть

автором дальнеийшего развития своих узоров и рукоделиий. Это творчество

могло развиваться только на почве замкнутости и значительноий

отрешенности от окружающего. Но крестьяне в свободные долгие зимние

вечера и теперь занимаются рукодельем, но уж более не творят. И тут-то и

надо явиться к ним на помощь, вырвать из их рук пошлые рукодельные

приложения к разным «Нивам», которые бабы вымолили на подержание у

местноий матушки или лавочницы, и дать им их же деревенские старые

образцы и дальнеийшую художественную разработку их, втолковав им, что это-

то и красиво; но бабы, по большеий части, не верят и упорно вышивают по

канве розаны и попугаев.

Наконец, цепи спали, и, естественно, народ стремится идти вперед, смутно,

определенно не зная, куда, но, непременно, туда, где лучше и радостнеий, а с

сарафанами и всем рукоделием у него связаны воспоминания самые тяжелые

и унизительные. И неужели можно удержать эту прорвавшуюся лавину, когда

забила ключем жизнь и когда явились другие, более важные, фундаментально

новые и неизмеримо более сильные жизненные потребности?!

И нам, ревнителям искусства, остается только собрать бережно то, что

осталось от прежнего народного творчества и доказать, что эти скинутые

сарафаны и брошенное рукоделье ни в чем не виноваты, что не от них жилось

так плохо, что народное творчество — душа народа и его сила и гордость, что

оно не раз спасало и объединяло народ, когда, казалось, он бывал в

предсмертноий агонии, что оно не есть орудие консерватизма, застоя и

регресса и что будет время, когда народ, не всеий бессознательноий массоий, а в

лице отдельных сознательных, свободных и культурных лиц вернется и

скажет: «верните нам наши песни, верните нам наши узоры!»

* * *

очаровательного сказочного времени в отношении народного

художественного творчества и кошмарно тяжелого в отношении

политическом.

То обстоятельство, что ещеё почти вчера крестьянки бросили носить

долгие сарафаны и кики, вполне понятно: всякиий человек склонен подражать

тому, что у других, по его мнению, лучше и красивее; и когда состоятельные

люди московского периода одевались в богатые узорчатые наряды и

обставляли себя предметами тогдашнего комфорта и тогдашнеий роскоши, то

и низшая братия, стремясь, естественно, к лучшему, подражала им. Народное

творчество, как и жизнь, никогда не стояло на месте; являлись всегда разные

новинки, которые, примешиваясь к старому, впитывались в общее целое,

переработывались, переваривались, и получалось, хотя и родственное, но уже

дальнеийшее. И так далее. Новинки эти шли и от высших классов, и от

пришлых иноземцев, и от завоевателеий, и от завоеванных, и все это сносилось

в общую казну народного творчества, смешивалось и жило дальше.

Но вот, нагрянули реформы Петра. Наверху все круто переменилось; так

круто, что народ не мог понять того, что свершилось, и отстал. То, что

произошло там наверху, было так диаметрально противоположно, чуждо и так

непонятно, а, с другоий стороны, народная творческая казна была ещеё так

полна преданиями XVII века, что материала для развития народного

творчества хватило ещеё на целое столетие;

Несомненно, что русское народное творчество умирает, почти умерло.

Струя новоий жизни сметает его, и только кое-где, в глуши, тлеют его

последние, гаснущие искры.

Не надо плакать об этом.

Народных костюмов больше не носят, т. е. тех костюмов, ко