Даже теперь, пять лет спустя, я знаю, что вся моя Россия, та, которая существует в моем представлении, – ложь. Моя ментальная карта родины предков усеяна выдумками, как старинные карты Атлантического океана – изображениями русалок и морских чудовищ. Вот здесь, к северу от Москвы, находится шоколадная фабрика отца; вот тут, спускаясь по лестнице, останавливается Раскольников; здесь Иван Ильич перевешивает гардины; тут течет река Волга, кишащая беженцами; там семенит по улицам гоголевский нос; тут отчаянные граждане швыряют камни в памятник Сталину; там убегают в ночь дети Романовых, и их карманы набиты золотом; а вон там, наверху, раскинулась Сибирь, и мой дед пробирается домой сквозь сугробы. Через мою Россию проходит одна-единственная тоненькая линия правды: дорога, по которой наш школьный хор ехал из Перми в Екатеринбург и оттуда – в Челябинск, от концертного зала до собора, мимо бетонных стен, покрытых граффити, и мимо деревенских домиков с развешенным во дворе бельем.